«Я хочу, чтобы ты смотрел на меня. Отложи этот листок».
Он положил газету на колени и посмотрел на меня:
«Когда же твой язык наконец устанет?»
«О своем языке я позабочусь сама, — сказала я, — а ты лучше позаботься о своих руках. Если ты этого не сделаешь, я тебе их укорочу».
Он, подняв брови, спросил, о чем это я.
«О том, что ты должен оставить Селену в покое», — сказала я.
Вид у него был такой, словно ему въехали коленом прямо в семейные драгоценности. Это было лучшее во всем этом поганом деле, Энди, — вид Джо, когда он узнал, что его поймали. Он побледнел, челюсть у него отвалилась, и он весь вздрогнул, как вздрагивает человек, когда просыпается от страшного сна.
Он попробовал притвориться, что ничего не случилось, но ни меня, ни себя он одурачить не мог. У него уже был пристыженный вид, но этого мне было мало. Даже глупому щенку стыдно, если его ловят за кражей яиц.
«Я не знаю, о чем ты говоришь», — сказал он.
«Тогда почему у тебя такой вид, будто у тебя черт в штанах сидит?» — спросила я.
«Если этот чертов Джо-младший что-нибудь наплел», — начал он грозно.
«Джо ничего не наплел, — перебила я, — и можешь не гадать. Селена мне сама сказала. Она рассказала все — как она жалела тебя, когда увидела, как я бью тебя кувшином, и как ты отплатил ей за это».
«Она врет! — крикнул он, швыряя газету на пол, будто это она была виновата. — Врунья и выдумщица! Вот возьму ремень, и как только она покажется — если только посмеет…»
Он начал вставать. Я толкнула его обратно — очень легко толкнуть человека, пытающегося встать с кресла, я даже удивилась, как это легко. Хотя три минуты назад я с легкостью прибила бы его поленом.
Глаза его сузились, и он сказал, чтобы я не трогала его.
«Ты раз сделала это, — сказал он, — но не думай, что можно дразнить кошку до бесконечности».
Я и сама недавно думала об этом, но теперь мне было легко заткнуть ему рот.
«Можешь говорить это своим дружкам, — сказала я, — сейчас твое дело не говорить, а слушать… и слушай хорошенько, каждое слово. Если ты еще хоть раз тронешь Селену, я упеку тебя в тюрьму за развращение малолетних. Там ты, я думаю, остынешь».
Это его отрезвило. Он опять открыл рот и некоторое время сидел молча.
«Ты не…» — начал он и остановился, потому что знал, что я это сделаю. Поэтому он выпятил губу и обиженно спросил:
«Так ты поверила ей, Долорес? Ты никогда не становилась на мою сторону».
«А у тебя
«Ей через месяц пятнадцать», — брякнул он, будто это что-то меняло. Да, он был тот еще жук!
«Ты себя-то слышишь? — спросила я. — Слышишь, что мелет твой язык?»
Он еще посмотрел на меня, потом нагнулся и поднял с пола газету.
«Оставь меня, Долорес, — попросил он самым жалобным своим голосом. — Я хочу дочитать статью».
Мне хотелось вырвать чертову газету у него из рук и швырнуть ему в лицо, но тогда все кончилось бы дракой, а я не хотела, чтобы это видели дети. Поэтому я только большим пальцем отогнула ее верхний край, глядя на него.
«Сперва пообещай, что оставишь Селену в покое, — сказала я, — чтобы это осталось между нами. Пообещай, что никогда больше не тронешь ее ни одним пальцем».
«Долорес, ты не…» — начал он.
«Обещай, Джо, или я сделаю из твоей жизни ад».
«Думаешь, я тебя боюсь? — крикнул он. — Ты уже пятнадцать лет делаешь мне жизнь адом, стерва! Сама виновата, со своей гнусной рожей».
«Ты еще не знаешь, что такое ад, — сказала я ему, — но, если ты не оставишь ее в покое, я тебе это покажу».
«Ладно! — закричал он. — Обещаю! Пускай! Ты довольна?»
«Да», — ответила я, хотя это было не так. Я не осталась бы довольной, даже если бы он у меня на глазах повторил чудо с хлебами и рыбами. Я дала себе слово уехать из этого дома с детьми или покончить с ним до конца года, неважно каким способом. Но об этом вовсе не обязательно было знать ни ему, ни кому-либо другому.
«Ладно, — сказал он. — Значит, об этом больше не будем, так? — но он смотрел на меня с каким-то блеском в глазах, который мне не нравился. — Ты ведь считаешь себя красавицей, правда?»
«Не знаю, — сказала я, — во всяком случае, мозги у меня есть, а когда на тебе держится весь дом, тут уж не до красоты».
«Давай-давай, — ухмыльнулся он, — работай, пока задница не задымится. Ты еще всего не знаешь».
«Что это значит?»
«Ничего, увидишь, — хмыкнул он и развернул газету так озабоченно, будто там печатали курс акций его фирмы. — Для такой работницы, как ты, это будет как раз кстати».
Мне это не понравилось, но я не стала продолжать этот разговор. Я устала, и, кроме того, я действительно считала себя приятной женщиной, покрасивее его, во всяком случае, и не собиралась слушать его издевательства. Здесь разговор продолжился минут пять, и я не могла и подумать, что он сделал.
Когда дети вернулись из магазина, я отослала мальчишек в дом, а Селену отвела на участок, где буйно росла черная смородина. Дул легкий ветерок, и кусты шуршали немного зловеще. Там из земли вылезал большой белый камень, на который мы и уселись. Над Восточным мысом вставала луна, и, когда Селена взяла мою руку, пальцы у нее были как ледышки.
«Я боюсь заходить, мама, — сказала она дрожащим голосом. — Я пойду к Тане, можно? Пожалуйста».
«Не бойся, моя дорогая, — сказала я. — Я уже обо всем позаботилась».
«Я не верю», — прошептала она, хотя лицо ее говорило другое — ей хотелось в это верить.
«Это правда. Он обещал оставить тебя в покое. Он часто не выполнял обещаний, но это выполнит, потому что до смерти перепуган».
«Перепуган — чем?»
«Тем, что я пообещала усадить его в Шоушенк, если он не отстанет от тебя».
Она охнула и опять ухватилась за мои руки.
«Мама, ты не сделаешь этого!»
«Сделаю, — сказала я. — И лучше помни об этом, Селена. Но не думаю, что до этого дойдет. Скорее всего, он будет теперь обходить тебя за десять футов, а потом ты уедешь в колледж и обо всем забудешь».
Она медленно отпустила мои руки, и я увидела, как ее лицо освещается надеждой… и еще чем- то. Как будто молодость возвращалась к ней здесь, под луной, среди кустов смородины, и тут я поняла, какой
«И он не будет меня гладить?» — спросила она.
«Нет, я сказала».
Она поверила, и склонилась головой мне на плечо, и опять заплакала. На этот раз это были слезы облегчения, чистые и откровенные, и при их виде я еще больше возненавидела Джо.
Я думаю, следующие несколько ночей девочка спала лучше, чем предыдущие три месяца… но я
