не спала. Я слушала, как рядом храпит Джо, и смотрела на него своим внутренним глазом, и мне хотелось повернуться и зубами перервать ему глотку. Но я была не такой сумасшедшей, как тогда, когда стояла за его спиной с поленом. Мысли о детях не играли роли, когда во мне разгорался этот внутренний глаз, но теперь, когда я сказала Селене, что все кончилось, и она мне поверила, я немного остыла. И я тоже, как и она, хотела верить, что ее отец образумится и все пойдет, как раньше. Но даже если бы он сдержал свое обещание — а я вовсе не была в этом уверена, — такие, как Джо, никогда не отступятся от своих привычек. В следующий раз он будет осторожнее, вот и все.
Там, в темноте и спокойствии после того жуткого дня, ко мне пришло решение. Нужно было взять детей и переехать на материк, и чем скорее, тем лучше. Тогда я успокоилась, но ненадолго: тот внутренний глаз не позволил бы мне. В следующий раз он увидит Джо еще более уродливым и мерзким, и тогда никакая сила на земле не сможет меня остановить. Это было что-то вроде сумасшествия, и у меня хватило ума ему не поддаваться. Нужно было убраться с Высокого, пока это сумасшествие не одолело меня. И когда я стала думать об этом, я вдруг поняла, что значил этот блеск в его глазах. О Господи!
Через несколько дней на одиннадцатичасовом пароме я отправилась на материк. Дети были в школе, а Джо с Майком Старгиллом и его братом Гордоном ушел ловить омаров и не должен был вернуться до заката.
Я взяла с собой банковские книжки детей, на которые мы откладывали деньги им на колледж с самого их рождения. Вернее, я откладывала: Джо было плевать, попадут его дети в колледж или нет. Когда я поднимала эту тему, он так же сидел в своем поганом кресле, читал «Америкэн», ковырял в носу и говорил: «С чего это ты решила посылать детей в колледж, Долорес? Я там не был, и ничего».
Да, с этим не поспоришь. Раз уж Джо считал, что он «ничего», то не изменил бы мнения, пока стоит мир. К тому же он, похоже, думал, что из колледжей выходят только коммунисты и друзья негров. Когда он зимой заработал кое-что на строительстве дороги, я взяла у него для детей пятьсот долларов, и он шипел, как кот. Сказал, что я отобрала у него все деньги, но я-то знаю, Энди, — там было две тысячи, а может и больше.
«Почему ты всегда меня обираешь, Долорес?» — спросил он.
«Если бы ты был нормальным отцом, для которого дети дороже всего, ты бы такого не спрашивал», — сказала я, но он все ворчал и ворчал. Мне было тошно от всего этого, но кто позаботился бы о моих детях, кроме меня?
Конечно, на трех счетах, по нынешним меркам, было не так много — две тысячи у Селены, около восьмисот у Джо-младшего и четыреста у Маленького Пита, — но тогда, в 62-м, это были приличные деньги. Во всяком случае, на отъезд и обустройство хватило бы. Я хотела забрать со счета Маленького Пита наличными, а на остальные выписать чеки. Я решила съездить в Портленд и поискать там жилье и работу — конечно, мы не привыкли к городской жизни, но Портленд тогда и не был большим городом, не то что теперь.
Тогда можно было снова начать откладывать деньги на учебу. Я была уверена, что заработаю, но это было неважно: главное — увезти их отсюда. Это было сейчас куда важнее, чем колледж.
Я думала тогда в основном о Селене, но страдала от всего этого не только она. Джо-младшему тоже приходилось несладко. В 62-м ему было двенадцать, самый возраст для мальчишки, но он почти не улыбался. Отец прямо задергал его: «заправь рубашку», «причеши волосы», «не горбись», «хватит сидеть над книжками, как дурак, будь мужчиной». Когда он не хотел играть в школьной команде летом, Джо его просто заел. Добавьте то, что он замечал отношение отца к его сестре, и получится такая каша, которую не так-то просто расхлебать. Когда Джо-младший иногда смотрел на отца, я ясно читала ненависть в его взгляде. За неделю или две до этой поездки на материк я поняла, что Джо-младший тоже смотрит на него своим внутренним глазом.
Маленький Пит, еще когда ему было четыре, во всем подражал отцу — даже так же дергал себя за кончик носа, хотя у него там не было никаких волос, но он делал вид. Когда он пошел в первый класс, он явился домой весь в грязи и со свежей ссадиной на щеке. Я обняла его и спросила, что случилось, и он ответил, что это маленький засранец Дики О’Хара его толкнул. Я спросила, знает ли он, что такое «засранец», и порядком удивилась, услышав его ответ.
«Конечно, — сказал он. — Засранец — это маленький мудак вроде Дики О’Хара».
Я сказала, что это плохие слова, и чтобы он не смел их говорить, и он посмотрел на меня оттопырив губу, точь-в-точь как его отец. Селена боялась отца, Джо-младший ненавидел его, но за Пита я переживала даже больше, потому что он любил отца и хотел быть на него похожим.
Так вот, я взяла их книжки из своей шкатулки с бусами (я держала их там потому, что во всем доме только она запиралась, и ключ от нее я носила на шее) и отправилась прямо в банк Северного побережья в Джонспорте. Там я сказала, что хочу закрыть три счета, и дала им книжки.
«Минутку, миссис Сент-Джордж», — сказала кассирша и полезла в журнал. Тогда еще не было никаких компьютеров, и все занимало куда больше времени.
Она нашла мои счета, и тут лоб ее прорезала морщина, и она что-то сказала другой сотруднице. Они обе склонились над журналом, а я стояла с другой стороны и уговаривала себя не волноваться.
Потом, не возвращаясь ко мне, кассирша направилась в одну из отгороженных конурок, которые они называют офисами. Там были стеклянные стенки, и я видела, как она говорит что-то высокому лысому типу в сером костюме. Когда она вернулась к окошку, карточек у нее не было.
«Думаю, вам лучше обсудить этот вопрос с мистером Пизом, миссис Сент-Джордж», — сказала она, протягивая мне книжки как-то двумя пальцами, как будто они были заразные.
«Почему? — спросила я. — Что с ними такое?»
К этому моменту я уже не уговаривала себя, я поняла, что есть повод для волнения, и сердце у меня билось вдвое чаще, чем обычно.
«Не могу сказать, но тут какая-то ошибка. Мистер Пиз вам все объяснит», — сказала она, но по тому, как она смотрела, я поняла, что никакой ошибки тут нет.
Я поплелась в этот офис, будто к каждой ноге мне привязали по мешку с цементом. Я уже начинала соображать, что случилось, но не могла понять,
Но я уже знала, что скажет мне мистер Пиз, и он именно это и сказал. Он сказал, что счета Джо-младшего и Маленького Пита закрыты два месяца назад, а счет Селены — всего неделю. Джо выбрал это время потому, что знал, что я не буду добавлять деньги на счета до рождества, когда будут оплачены все счета.
Пиз показал мне эти зеленые карточки, и я увидела, что Джо снял последние пять сотен со счета Селены через день после того, как я взяла с него слово, а он сказал, что я еще всего не знаю. Тут он был прав.
Я перечитала эти записи раз десять, и, когда подняла голову, мистер Пиз с обеспокоенным видом сидел и смотрел на меня. Я видела капельки пота на его лысом черепе — он хорошо знал, что произошло.
«Как видите, миссис Сент-Джордж, ваш муж закрыл эти счета и…»
«Почему? — спросила я его, швыряя все три книжки ему на стол. Он испуганно дернулся. — Почему вы ему отдали их, когда книжки здесь, у меня?»
«Понимаете, — начал он, моргая, как ящерица, греющаяся на солнце, — понимаете, миссис Сент-Джордж, это были так называемые опекунские счета, то есть деньги с них можно было выдать одному из родителей по предъявлении книжки».
«Но он же не предъявлял вам эти чертовы книжки! — крикнула я так, что все в банке посмотрели на нас. Я видела это через стекло. — Как вы могли отдать ему деньги без книжек?»
Он нервно потирал руки, все быстрее и быстрее. Звук был сухой, как будто между ладонями у него был песок. Похоже, о его ладони можно было зажигать спички.
«Миссис Сент-Джордж, не могли бы вы говорить потише?»
«Это мое дело! — крикнула я еще громче. — А ваше дело — следить за вкладами в вашем проклятом банке и не раздавать их кому попало!»
