В конце разговора Вера сама взяла трубку и спросила, что случилось.
«Я потеряла своего мужа», — сказала я.
Она несколько секунд молчала, и я понятия не имела, о чем она думает. Потом она сказала, что на моем месте не стала бы об этом переживать.
«Ну, — сказала я, — все же у нас трое детей. Я подойду попозже, если он найдется».
«Ладно, — сказала она, и потом: — Тед, ты еще здесь? Иди куда-нибудь. Есть у тебя какая- нибудь работа?»
«Да, Вера», — и он повесил трубку.
Она опять помолчала, потом спросила:
«Может, с ним что-нибудь случилось?»
«Да, — сказала я. — Я бы этому не удивилась. Он последние недели много пил, а когда я перед затмением сказала ему о деньгах, он чуть меня не задушил».
«Неужели? — спросила она. — Что ж, желаю удачи, Долорес».
«Спасибо, Вера».
«Если я смогу чем-нибудь помочь, звони».
«Спасибо».
«Не за что, — сказала она. — Я просто не хотела бы потерять тебя. В наше время трудно найти прислугу, которая не заметает грязь под ковер».
Не говоря уже о прислуге, которая кладет коврики нужной стороной, подумала я, но промолчала, конечно. Я попрощалась с ней, подождала еще полчаса и позвонила Гаррету Тибодо. Тогда у нас не было шерифа; Гаррет был на острове констеблем с 1960-го, когда Эдгара Шеррика хватил удар.
Я сказала ему, что Джо не ночевал дома уже две ночи и я волнуюсь. Гаррет казался сонным — похоже, он не успел еще выпить утренний кофе, — но сказал, что свяжется с материком и попробует позвонить нескольким людям.
Наверняка, это были те же, кому я уже звонила, но я ему это не сказала. Закончил он пожеланием, чтобы Джо вернулся домой к обеду. Как же, старый хрыч, подумала я, вешая трубку, — после дождичка в четверг. У него хватило ума петь «Янки Дудл», но не думаю, чтобы он хотя бы помнил слова.
Они искали его целую неделю, и я чуть с ума не сошла. Селена приехала в среду. Во вторник я позвонила ей и сказала, что отец пропал, и она тут же отправилась домой. Мальчишек я не стала трогать — мне и с Селеной хватало хлопот. В четверг она подошла ко мне на огороде и начала:
«Мама, скажи мне одну вещь».
«Да, дорогая», — сказала я, но уже знала, о чем она спросит, и все во мне куда-то опустилось.
«Ты сделала с ним что-то?»
Внезапно ко мне вернулся мой сон: Селена в детском розовом платьице, отрезающая себе ножницами нос. И я взмолилась: «Господи, помоги мне солгать моей дочери! Я никогда не попрошу тебя больше ни о чем, но помоги мне солгать ей, чтобы она поверила мне».
«Нет, — сказала я. — Он был пьян и душил меня так, что остались эти вот синяки, но я ничего ему не сделала. Я только ушла, потому что боялась оставаться. Ты не будешь меня винить? Ты ведь знаешь, что его можно бояться».
Она кивнула, но продолжала смотреть мне в глаза. Глаза ее были темнее, чем я помнила раньше, — темно-голубыми, как океан в бурю. Я все еще видела перед собой лязгающие ножницы и кончик носа, падающий в пыль. Я думаю, Бог помог мне наполовину, как это обычно и бывает. Мне больше не приходилось лгать Селене, но поверила ли она мне? Вряд ли. Тогда я увидела в ее глазах сомнение, и с тех пор оно так и не исчезло.
«Все, в чем я виновата, — продолжала я, — это в том, что купила ему бутылку виски, чтобы задобрить его».
Она посмотрела на меня еще, потом подхватила пакет с огурцами, который я держала.
«Ладно, — сказала она. — Я помогу тебе».
Больше мы об этом не говорили. Она так же помогала мне, как и раньше, но между нами снова возникло отчуждение. А когда в семейной стене появляется трещина, в нее скоро входит весь мир. Она звонит и пишет мне аккуратно, как часы, но мы чужие. То, что я сделала, я сделала прежде всего из-за нее, а не из-за парней или из-за тех денег. Я убила его, чтобы спасти ее, и это стоило мне ее любви. Иногда мне даже становится смешно, когда я думаю об этом.
Тем временем Гаррет Тибодо и его приятели все никак не могли найти Джо. Я бы с удовольствием оставила его там, где он лежал, до самого Страшного Суда, но деньги в банке были записаны на него, а я не могла ждать семь лет, пока его объявят умершим. Селене нужно было идти в колледж раньше.
Наконец кто-то додумался, что он мог уйти в лес и там куда-нибудь упасть. Гаррет говорил, что это он придумал, но я ходила с ним в школу и не очень этому верю. Во всяком случае, он сколотил отряд человек из сорока, и в субботу утром они отправились на поиски.
Они выстроились в шеренгу и обошли остров от восточного мыса до нашего участка. Я видела в окно, как они подошли с шутками и смехом к кустам смородины, и там смех вдруг оборвался.
Я стояла у двери, смотрела, как они бегут ко мне, и сердце у меня ушло в пятки. Помню, я подумала, что хоть Селены нет дома — она пошла к Лори Лэнгилл, — и порадовалась этому.
Потом, конечно, было вскрытие — в тот же день, когда его нашли, и тогда же, ближе к вечеру, Джек и Алисия Форберт привезли мальчишек. Пит плакал, но я думаю, он не понимал толком, что случилось с его отцом. Джо-младший понял, и я боялась, что он задаст мне тот же вопрос, что и Селена. Но он спросил меня совсем о другом.
«Мама, если бы я обрадовался его смерти, Бог послал бы меня в ад?»
«Джо, человек не может скрыть свои чувства, и Бог это знает», — ответила я.
Тогда он заплакал и сказал то, от чего мне стало очень больно.
«Я
Я прижала его к себе и обняла. Я сама могла бы заплакать, но не могла позволить себе такой роскоши, пока дело не закончилось.
Следствие назначили на вторник, и Люсьен Мерсье, который держал тогда единственное на острове похоронное бюро, назначил похороны на среду. Но в понедельник Гаррет позвонил мне и попросил зайти к нему в офис. Этого звонка я ждала и боялась, но не идти было нельзя, поэтому я попросила Селену накормить парней обедом и пошла. У Гаррета сидел Джон Маколифф, и, хотя я могла это предвидеть, сердце у меня и сейчас колотится, когда я об этом вспоминаю.
Маколифф был тогда медицинским экспертом графства. Он умер три года спустя, когда в его «фольксваген» врезался снегоочиститель. После него экспертом стал Генри Брайертон, и если бы он в 63-м сидел передо мной, я бы не боялась — он был только чуточку поумней Гаррета Тибодо. Но у Джона Маколиффа ум был, как луч прожектора.
Он был настоящий шотландец и попал в наши края после второй мировой. Я думаю, он стал гражданином США, раз работал на такой должности, но говор у него оставался странным. Впрочем, мне было все равно, американец он или китаец.
Ему было не больше сорока пяти, но он уже весь поседел. Его голубые глаза были яркими и пронизывающими, как сверла, — он будто заглядывал прямо вам в душу и читал мысли в алфавитном порядке. Как только я увидела его и услышала, как за мной захлопнулась дверь участка, я поняла, что настоящее следствие произойдет не завтра, а именно сегодня и здесь.
«Прости, что побеспокоил тебя в такое время, — сказал Гаррет. Он нервно потирал руки, как мистер Пиз в банке, но у него, должно быть, руки были помозолистей — звук напоминал мне не трение песка, а наждачную бумагу. — Но доктор Маколифф хотел бы задать тебе несколько вопросов».
По удивленному виду Гаррета я поняла, что он не знает, о каких вопросах идет речь, и это испугало меня еще больше. Мне совсем не нравилось, что этот чертов шотландец решил допросить меня в обход официального расследования.
«Примите мои
