— Скажи Скотту «привет», Карен, — говорит ей мистер Бинго.
— Привет, Скотт, — говорит Карен. Но она обращается не ко мне; она обращается к мистеру Бинго.
— Скотт останется здесь и немного побудет с тобой. Да, Скотт?
Я сконфуженно киваю.
И больше никто не произносит ни слова. Я достаю кошелек, но денег осталось всего ничего. Что-то я сомневаюсь, что у меня получится произвести все возможные половые акты, известные на данный момент науке, затри пятьдесят.
Мистер Бинго показывает мне жестом, чтобы я убрал кошелек.
— Мы с Джимом пока посидим внизу. Джимбо, это тебе за услугу, которую ты оказал мне тогда, в восемьдесят шестом. С теми девочками-танцовщицами.
Джим кивает. Все-таки темная он лошадка. Вернее, темный жираф.
Когда дверь закрывается, мы с Карен слегка расслабляемся. То есть не то чтобы расслабляемся. Я хожу по комнате взад-вперед, а Карен сидит на кровати, на самом краешке, и кусает ногти. Заглянув в замочную скважину, я вижу, что Обезьян Клешня стоит в коридоре. Ноги на ширине плеч, руки сложены за спиной. Повернувшись обратно к Карен, я вижу такую картину: Карен встала с кровати и теперь снимает с себя футболку.
— Карен, а может, того… не будем раздеваться?
— Мистер Бинго всегда говорит, чтобы я выполняла любое желание клиента.
— А если не выполнишь?
— Он меня бьет, — отвечает Карен. — Табуретом.
— М-да. Карен, я должен сказать тебе одну вещь. Это не то чтобы очень ужасно, но тебя оно может смутить. — Я делаю паузу, чтобы создать драматическое напряжение. — Карен, я женат. У меня есть жена.
Она кивает.
— Так что ты хотел мне сказать?
— То, что сказал.
— Что ты женат? — Она смеется. — Так вы все женаты. Поэтому сюда и ходите.
— Нет, ты все неправильно поняла. — Я очень тщательно подбираю слова, чтобы не напугать девушку. — Карен, я болен. И болезнь у меня необычная.
— У меня есть презервативы.
— Нет, не в том смысле болен. Понимаешь, мне надо произвести все возможные половые акты… в лексиконе пылких любовников…
— Сегодня давай лучше здесь, а туда сходим в следующий раз.
— Карен, это метафора, а не ночной клуб.
— А есть разница?
Да уж, при всех своих прочих достоинствах умом Карен явно не блещет. Этим, собственно, и объясняется, что она — проститутка, а я — главный сценарист на центральном телеканале. Хотя, надо признать, ноги у Карен красивее, чем у меня.
— Слушай, а может, не будем? Никто ничего не узнает. Давай ты чего-нибудь изобразишь, ну, покричишь, там… похрюкаешь… а я потом застегну брюки и выйду из комнаты, куря сигарету.
— Мистер Бинго всегда присылает ко мне Обезьяна Клешню для проверки. — Карен смущается и смотрит в сторону, и я уже начинаю думать, что, может быть, она выбрала не ту профессию. — Обезьян нюхает мне влагалище, и если оно не пахнет как надо, мистер Бинго меня бьет.
— А он вроде бы говорил, что обезьянью работу делает Обезьян.
— Бить девочек — это не обезьянья работа, а прецизионная обработка. То есть так говорит мистер Бинго. А я даже не знаю, что это такое.
— Что ты не знаешь?
— Что такое «прецизионная».
И тут прямо из пола, покрытого старым вытертым ковром, вырастает голова Джима.
— Прошу прощения, ты не должен был меня видеть. Я пытался подняться под юбкой Карен.
— На ней нет юбки, — говорю я, имея в виду ее джинсовые шортики.
— Сейчас на ней не должно было быть вообще ничего. Или ты все уже сделал, Спек, и она снова оделась?
— Карен, — говорю я, присаживаясь на краешек кровати. — Я сейчас все объясню. Это Джим. Он — привидение и поэтому умеет проходить сквозь стены и просовывать голову через пол. А если тебе интересно, почему он выглядит как жираф…
— Ничего объяснять не надо, — говорит Карен. — Мистер Бинго дает мне наркотики.
— Давай, Спек, приступай. А то шея болит.
— Джим, мы с Карен решили ничего не делать. Во-первых, мы едва знаем друг друга, а во-вторых…
— Спек, посмотри на нее. Просто посмотри.
Я смотрю. Она сидит рядом со мной на кровати. Она все-таки сняла футболку, и ее сочные спелые грудки напоминают два сочных спелых плода.
— Как я уже говорил, мы с Карен решили ничего не делать, но мы боимся, что мистер Бинго может обидеться. И тогда он нас убьет.
— У меня есть идея, — говорит Карен. — Что, если этот жираф…
— Эй, у меня есть имя.
— Что, если Джим, жираф-призрак, меня полижет. У него изо рта плохо пахнет, и влагалище у меня будет пахнуть, и тогда мистер Бинго подумает, что мы с тобой занимались сексом.
— Чушь собачья без хвостика. С чего ты решила, что у меня изо рта плохо пахнет? У тебя, что ли, телескопический нос?
— У всех животных изо рта плохо пахнет, — говорит Карен. — Мама мне говорила. Она работала в зоопарке.
— Карен не хотела тебя обидеть, — говорю я в защиту проститутки. — И все же она права, Джим. У тебя изо рта правда пахнет.
— Чушь собачья. Я сижу на строжайшей лиственной диете. Ем только свежие листья. С самых верхушек деревьев.
— И еще пиво, — вношу я поправку. — И пиццу, и соленый арахис, и чесночный суп. И это только на завтрак.
— Сейчас выходные, Спек. В выходные все расслабляются.
— Тс! Слышите? Что там за странные звуки?
Карен смеется.
— Это Обезьян хрустит костяшками. На этой неделе он еще никого не убил, а у него сегодня день рождения.
— Тогда нам лучше поторопиться. Джим, — говорю я решительно, — высунь язык. Карен, снимай с себя все и садись на корточки, прямо над ним. А я подожду здесь. — Я встаю в угол лицом к стене. Далее следует серия хлюпающих звуков и — что особенно нервирует — бурные стоны, подозрительно похожие на звуки, издаваемые молодой женщиной при достижении бурного оргазма.
— Погоди, Спек. Я тут кое-что вспомнил.
— Что?
— Буквально за пару минут до того, как я заглянул к вам, мы с мистером Бинго сидели — болтали. Я сделал ему комплимент, отметил, какие у него великолепные зубы, и он дал мне попробовать свой ополаскиватель для рта. Кстати сказать, очень приятный на вкус.
— И чего?
— У меня изо рта не пахнет. Вернее, пахнет, но хорошо. Значит, влагалище Карен не будет пахнуть, как надо, и наш план не сработает.
— Карен, давай одевайся.
— Очень качественный ополаскиватель, — говорит Джим, обращаясь скорее к себе самому. —
