Исход (Том 2)

Он остался, не веря ей, борясь с приступом тошноты (уже в семь лет для него не было ничего хуже рвоты), и оказалось, что она была права. Уже через полчаса он с удивлением наблюдал, как люди, только переступив порог обезьянника, начинали махать перед носом с выражением отвращения на лице. Он сказал об этом матери, и Элис Андервуд рассмеялась;

— Да, здесь по-прежнему плохо пахнет. Но не для тебя.

— Как так, мамочка?

— Я не знаю. Это может каждый. Нужно только сказать себе: «Сейчас я снова понюхаю, как НА САМОМ ДЕЛЕ пахнет в обезьяннике» — и сделать глубокий вдох. Он так и сделал, и снова появилась вонь, даже хуже, чем прежде, и его хот-доги и вишневый пирог стали снова подступать к горлу тошнотворным взбитым комком, и он бросился к двери, туда, на свежий воздух, и едва удержал все в себе.

«Это и есть избирательность восприятия, — подумал Ларри, — и мать знала, как это называется». Как только эта мысль оформилась в его сознании, он услышал голос Элис: «Только скажи себе: «Я сейчас снова понюхаю, как НА САМОМ ДЕЛЕ пахнет Боулдер». И он действительно вдыхал его именно так, он действительно вдыхал его. Он вдыхал то, что просачивалось через все закрытые двери и задернутые шторы, он вдыхал запах непрекращающегося гниения даже сейчас, когда почти все до единого вымерли.

Он шел все быстрее, он еще не бежал, но уже был близок к этому, вдыхая эту сочную, густую вонь, которую и он — и все остальные — перестали сознательно ощущать потому, что она была везде, она была всем, она окрашивала мысли, и уже не надо было задергивать шторы даже тогда, когда занимаешься любовью, потому что за задернутыми шторами лежат мертвые, а живые по-прежнему хотят смотреть в мир.

И снова у него подступило к горлу, но на этот раз это были не хот-доги и не вишневый пирог, а вино и конфеты «Пэйдэй». Потому что это был такой обезьян ник, из которого он никогда не сможет выбраться, разве что переправится на необитаемый остров, и, хотя по-прежнему для него не было ничего хуже рвоты, он собрался сделать это сейчас…

— Ларри? С тобой все в порядке?

Ларри был настолько потрясен, что у него из горла вырвалось тихое: «Айк!» — и он подпрыгнул. Это был Лео, сидевший на краю, тротуара в трех кварталах от дома Гарольда. Он играл шариком от пинг- понга.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Ларри. Его сердце постепенно возвращалось к нормальному ритму.

— Я хотел, чтобы мы вдвоем пошли домой, — робко сказал Лео, — но мне не хотелось заходить в дом того парня.

— Почему? — спросил Ларри, садясь рядом с Лео.

Мальчик пожал плечами и перевел взгляд на шарик.

Тот ударялся о тротуар с тихим стуком — чпок! чпок! — и отпрыгивал назад в руки.

— Это очень важно для меня. Потому что Гарольд мне нравится… и не нравится. У меня к нему два чувства. Ты когда-нибудь чувствовал подобное к какому-нибудь человеку?

— У меня к нему одно чувство. — Чпок! Чпок!

— Какое?

— Я испугался, — просто сказал Лео. — Пойдем домой к маме-Надин и к маме-Люси.

Какое-то время они молча шли по Арапахо-стрит, Лео по-прежнему глухо бросал шарик о мостовую и ловил его.

— Извини, что заставил тебя так долго ждать, — наконец сказал Ларри.

— А-а, все в порядке.

— Нет, правда, если бы я знал, то поторопился бы.

— У меня ведь было дело. Я нашел это на лужайке. Это шарик для игры в понг-пинг.

— Пинг-понг, — рассеянно поправил Ларри. — Как ты думаешь, почему у Гарольда все окна занавешены?

— Чтобы никто не мог заглянуть, я так думаю, — ответил Лео. — Чтобы он мог заниматься тайными вещами. Как и мертвецы, верно? — Чпок! Чпок!

Они дошли до угла Бродвея и повернули на юг. Теперь они увидели других людей — выглядывающих из окон женщин в легких платьях, идущего куда-то мужчину и еще одного, сосредоточенно перебирающего рыболовные снасти в разбитой витрине магазина спорттоваров. Мимо них в обратном направлении проехал на велосипеде Дик Воллмен из их группы. Он помахал рукой Ларри и Лео. Те ответили ему.

— Тайные вещи, — размышлял Ларри вслух, вовсе не пытаясь вытянуть из мальчика что-либо еще.

— Может быть, он молится темному человеку, — как бы невзначай обронил Лео, и Ларри передернуло, словно он прикоснулся к оголенному проводу. Лео этого не заметил. Теперь он отбивал шарик два раза, вначале от тротуара, а затем ловил его на отлете от кирпичной стены, вдоль которой они шли… чпок-чпэк!

— Ты действительно так думаешь? — спросил Ларри как можно непринужденнее.

— Не знаю. Но он не такой, как мы. Он много улыбается. Но я думаю, что это черви внутри заставляют его улыбаться. Большие белые черви, которые пожирают его мозг.

— Джо… Лео, я хотел сказать…

Глаза Лео — потемневшие, отчужденные, китайские — вдруг прояснились. Он улыбнулся:

— Смотри, вон Дайана. Она мне нравится. Эй, Дайана — закричал он, размахивая руками. — Жвачка есть?

Дайана, которая смазывала цепное колесо по-паучьи тонкого десятискоростного велосипеда, обернулась, улыбаясь. Из кармана рубашки она вытащила пять пластин жевательной резинки, разложив их в руке веером, словно карты в покере. Со счастливым смехом Лео бросился к ней — с развевающимися на ветру волосами, с зажатым в руке шариком, оставив Ларри позади. Эта идея о белых червях под улыбкой Гарольда… откуда Джо («Нет, Лео, его зовут Лео, по крайней мере я в это верю») взял такую изощренную — и такую ужасную — идею? Этот мальчик побывал в состоянии полутранса. И не только он; как много раз за те несколько дней, которые они здесь, Ларри видел людей, останавливающихся, как вкопанные, посреди улицы с ничего не видящими глазами, а затем шедших дальше? Все изменилось. Казалось, весь спектр человеческого восприятия поднялся на целый уровень. Это чертовски пугало.

Ларри заставил свои ноги двигаться и направился туда, где Лео и Дайана делили жвачку.

В тот день Стью застал Франни за стиркой в маленьком дворике их дома. Наполнив таз водой, она всыпала туда чуть ли не полпачки порошка и размешала все ручкой швабры до образования густой белой пены. Она сомневалась, правильно ли все делает, но она ни за чтo на свете не пойдет к матушке Абигайль и не выкажет своего невежества. Франни погрузила одежду в воду, а вода была ледяной, затем прыгнула туда с мрачным видом и начала старательно шлепать ногами, как сицилийка, давящая виноград. «Новая модель стиральной машины «Мэйтэг-5000», — подумала она. — Метод взбивания обеими ногами, совершенный для ярких красок тончайшего нижнего белья, и…».

Обернувшись, она узрела своего милого; тот стоял у задней калитки и наблюдал за ней с выражением неподдельного удивления. Франни остановилась, немного запыхавшись.

— Ха-ха! Очень смешно. И долго ты там стоишь, красавчик?

— Пару минут. Признайся, как ты это называешь? Любовным танцем дикой утки?

— Снова ха-ха. — Франни холодно взглянула на Стью. — Еще одна подобная шуточка, и можешь спать на диване или на Флагстаффе вместе со своим дружком Гленом Бейтменом.

— Да ну, я не хотел…

— Здесь и ваша одежда, мистер Стюарт Редмен. Хоть вы у нас теперь и отец-основатель и все такое прочее, но это не мешает вам изредка оставлять на трусах гадкие пятна.