покоев. Главный зал Дворца был разлинован полукругами рядов скамеек, против которых было установлено два стола со стульями с высокими дубовыми спинками, а позади стена была изрыта двадцатью с лишним черными пустыми нишами.
Моркасл ввел Марию во Дворец, держа ее за дрожащую руку.
– Я чувствую, какой это огромный зал, – прошептала Мария. – Огромный и сырой.
Двигаясь вдоль анфилады арок, Моркасл сжал пальцы слепой.
– Все нормально, заходим внутрь.
– Что ты видишь? – спросила она, вступая через массивные дубовые двери в зал. Ее жесткие кожаные туфли напряженно застучали по каменному полу.
– Немногое, – шепотом отозвался фокусник. – Довольно темно. Он огляделся по сторонам. – Зал с большими колоннами и светильниками. Есть скамейки и два стола.
Тут фокусник почувствовал прикосновение руки Л'Ариса к своему плечу, тот указал ему на помост.
– Идите, пожалуйста, вперед, мы опаздываем.
Моркасл вступил в проход между скамейками, ведя за собой Марию.
В дальнем конце зала глаз фокусника рассмотрел две фрески, украшенные по бокам фонарями. На левой – человек выходил из тюремной камеры навстречу радостному утреннему солнцу. На второй он же, преображенный, парил над толпой восторженных крестьян. Руки его были раскинуты, а от всей фигуры исходило свечение силы, изливающееся на толпу внизу.
– Красиво, – прошептал Моркасл. Л'Арис снова тронул его за плечо, чтобы тот не останавливался.
– Пошли. Они ждут нас.
– Кто они? – спросил Моркасл, который не мог оторвать глаз от фрески.
– Они, – лаконично ответил юрист, указывая в дальний конец зала.
Там среди леса дубовых стульев сидел мясник Доминик. Рядом с ним стоял суровый человек крепкого сложения. На нем был шелковый плащ, рубашка, шерстяной камзол и брюки в полоску. Рядом с ним одежда молодого юриста выглядела тряпьем крестьянина.
– Я уж думал, что вас съели волки, – сказал он. Глухой голос отдавался во всех уголках зала. – А может, ваши свидетели решили отказаться от своего обвинения?
– Вы всегда надеетесь на самое лучшее, не так ли, Брюсин? – спросил весело Л'Арис. – Только так вам удается выигрывать дела в суде? – Говоря это, он указал Моркаслу и Марии на высокие стулья напротив Доминика, а потом добавил с преувеличенной любезностью:
– Простите нашу задержку. Один из свидетелей был ранен вашим подопечным.
– Подождите-ка, – запротестовал Брюсин. – Суд еще не начался, а вы уже высказываете недоказанные обвинения. Не слушайте его, господа. Это всего лишь обычная манера нашего достопочтимого Л'Ариса.
– Нарушение? – снова театрально возмутился Л'Арис. – Кто здесь говорит о нарушении…
Пока перебранка между юристами продолжалась, Моркасл изучал многочисленные арки зала. Черные, все они, видимо, вели в длинный туннель, и теперь их проемы уже не казались ему пустыми: там светились глаза сотен людей, которые наблюдали за происходящим с молчаливым и терпеливым интересом. Вдруг Моркасл заметил, как над одним из стульев взметнулась рука.
– Довольно! – раздался голос. – Хватит уже того, что всех нас вытянули из постели, когда мы смотрели вторые сны, а теперь вы хотите утомлять нас перебранкой. Здесь нет никого, кто пришел посмотреть театральное представление. Выдвигайте свои обвинения, и покончим с этим неприятным делом.
– Не могу с вами не согласиться! – отозвался Брюсин, бросая на Л'Ариса возмущенный взгляд. Но молодой юрист даже не заметил этого нового выпада коллеги, потому что хотел помочь Марии встать.
Она покачала головой:
– Пусть первым говорит Моркасл.
– Нет, – прошептал Л'Арис. – Вы говорите прямее и честнее. А слепота и женственность расположат к вам членов Совета. Нам необходимо вызвать их симпатию.
Мария вся сжалась, но встала, и юрист отвел ее к гранитной трибуне на помосте, и уложил ее руки в глубокие каменные выемки.
– Руки держите тут. Это камень выступлений, он светится, показывая, правду вы говорите или лжете.
Мария кивнула, руки у нее похолодели, а на лбу выступил ледяной пот.
Тут справа прозвучал резкий женский голос:
– Назовите свое полное имя, возраст и занятие.
Прокашлявшись, чтобы голос стал яснее, Мария заговорила:
– Я Мария и не знаю своей фамилии. У меня нет ни возраста, ни семьи. Чума ослепила меня и убила моих родителей. Одним темным вечером я, девочка-нищая, оказалась у ворот Карнавала.
Я жонглерша.
Камень засветился белым – цветом правды.
– Артистка, – уточнил член Совета.
– Чем ты жонглируешь? – спросил тот же женский голос.
