взяла влево. Стелла, однако, полагала, что она все-таки приближается к материку, пусть и не по прямой, а по диагонали.
Этот же компас хотел, чтобы она повернула направо. Но Стелла двинулась прямо, прекратив хромать. Вновь закашлялась, отхаркнула кровь.
Десятью минутами позже (уже заметно стемнело, а снегопад все не унимался) Стелла упала во второй раз, попыталась подняться, поначалу попытка не удалась, потом она все-таки выпрямилась. Постояла, качаясь на ветру, по колено утонув в снегу, борясь с дурнотой, волнами накатывающей на нее.
Возможно, слышала она не только рев ветра, но именно он наконец-то сорвал с ее головы кепку Олдена. Она извернулась, чтобы схватить кепку, но ветер без труда подкинул ее ввысь и унес в сгущающуюся тьму. Пару раз мелькнула оранжевая изнанка, потом кепка упала в снег, покувыркалась по нему, поднялась и исчезла. И теперь седые волосы Стеллы свободно развевались под ветром.
— Все нормально, Стелла, — сказал ей Билл. — Ты сможешь надеть мою шляпу.
Она ахнула и оглядела окружающее ее белое марево. Упрятанные в рукавицы руки поднялись к груди, она почувствовала, как острые коготки царапают сердце.
Стелла ничего не увидела, кроме снежных вихрей, но внезапно ветер взревел, словно дьявол, и из серых сумерек появился ее муж. Поначалу она увидела только движущиеся в снегу пятна цвета: красное, черное, темно-зеленое, светло-зеленое, затем эти цветовые пятна трансформировались в пиджак, фланелевые брюки, зеленые сапоги. Существо галантно протягивало ей шляпу, и лицо его принадлежало Биллу, лицо, еще не тронутое раком, который и свел его в могилу (может, она боялась именно этого? Боялась увидеть изможденную тень своего мужа, узника концлагеря с обтянутыми кожей скулами и провалившимися глазами?), и Стелла почувствовала безмерное облегчение.
— Билл? Это действительно ты?
— Разумеется.
— Билл, — повторила Стелла и радостно шагнула к нему. Одна нога зацепилась за другую, она подумала, что упадет, упадет сквозь него, в конце концов кто он, как не призрак, но Билл заключил ее в объятия, такие же крепкие, как и в тот день, когда он перенес ее через порог дома, который после его смерти она делила только с Олденом. Он поддержал ее, а мгновение спустя она почувствовала, что его шляпа плотно сидит на ее голове.
— Это действительно ты? — повторила Стелла вопрос, всматриваясь в его лицо, глаза, черные как вороново крыло, которые еще не запали в глазницы, в хлопья снега на пиджаке в красно-черную клетку, на прекрасных каштановых волосах.
— Это я. — улыбнулся он. — Мы все.
Он чуть отстранился, и она увидела остальных, выходящих из снега, которым ветер заметал Протоку в сгущающейся тьме. Крик, одновременно радостный и испуганный, сорвался с ее губ, когда она увидела Маделину Стоддард, мать Хэтти, в синем платье, раздувшемся на ветру, словно колокол, рука об руку с отцом Хэтти, не обглоданным скелетом, лежащим на — дне вместе с «Танцовщицей», а молодым и здоровым парнем. А за ними…
— Аннабелль! — воскликнула Стелла. — Аннабелль Фрейн, ты ли это?
Да, Аннабелль, Стелла узнала желтое платье, в котором Аннабелль пришла на ее свадьбу, и, когда она потянула Билла к своей лучшей подруге, ей показалось, что воздух наполнился запахом роз.
— Аннабелль!
— Мы все здесь, дорогая. — Аннабелль взяла ее за другую руку. Желтое платье, которое показалось в те дни слишком Вызывающим (но, учитывая репутацию Аннабелль, до Скандального не дотянуло), оставляло ее плечи обнаженными, но Аннабелль, похоже, холода не чувствовала. Ветер играл ее волосами, мягкими, темно-русыми. — Только чуть подальше.
И Билл с Аннабелль потянули Стеллу за собой. Другие фигуры выступили из снежной ночи (ночи ли?). Стелла узнавала многих, но не всех. Томми Фрейн присоединился к Аннабелль. Большой Джордж Хейвлок, по-дурацки погибший в лесах, шагал чуть позади Билла. Тут был и мужчина, который двадцать лет проработал на маяке в Голове Енота и каждый февраль приезжал на остров, чтобы поучаствовать в турнире по криббиджу, который проводил Фредди Динсмор. Стелла никак не могла вспомнить его фамилию. Увидела она и самого Фредди. А чуть в стороне — Расселла Боуи, с написанным на физиономии удивлением.
— Смотри, Стелла. — Билл протянул руку, и, проследив за ней взглядом, она увидела торчащие из снега носовые части кораблей. Только то были не корабли, а скалы. Они вышли к Голове Енота. Они пересекли Протоку.
Она слышала голоса, хотя и не знала наверняка, произнесены ли эти слова вслух:
Возьми меня за руку, Стелла…
(возьму)
Возьми меня за руку, Билл…
(возьму, возьму)
Аннабелль… Фредди… Расселл… Джон… Эггигш… Френк… возьми меня за руку, возьми меня за руку… меня за руку… (ты же любишь)
— Ты возьмешь меня за руку, Стелла? — Новый голос.
Она обернулась. Бык Саймс. Он тепло ей улыбался, однако ее охватил ужас от приговора, который она прочитала в его глазах. Стелла отпрянула, еще сильнее сжав руку Билла.
— Уже…
— Пора? — закончил вопрос Бык. — Да, Стелла, полагаю, пора. Но это не больно. Во всяком случае, раньше никто боли не испытывал.
Она разрыдалась, неожиданно для себя, выплеснула все слезы, не выплаканные раньше, и взяла Быка за руку.
— Да, я буду любить, да, я любила, да, я люблю.
Они стояли кружком посреди снегопада, покойники Козьего острова, а вокруг ревел ветер, забрасывая их снеговыми зарядами. Она запела. но ветер унес слова. Они запели все вместе, как поют дети тихим летним вечером, ясными, чистыми голосами. Они пели, и Стелла чувствовала, как уходит к ним и с ними, наконец-то преодолев Протоку. Если боль и была, то несильная, несравнимая с той, что испытала она, теряя девственность. Они стояли в ночи. Их заметал снег, а они пели. Они пели и…
…и Олден не мог сказать Дэвиду и Лоис, но на следующее после смерти Стеллы лето, когда дети, как обычно, приехали на две недели на остров, он сказал Лоне и Холу. Он сказал им, что во время зимних метелей, когда ветер, казалось, пел человеческими голосами, он вроде бы даже разбирал слова: «Славим Господа великодушного, славим Создателя всего сущего…»
Но он не мог сказать (представьте себе, что такое говорит лишенный воображения тугодум Олден), что иной раз, слыша эти звуки, он начинал дрожать от холода даже рядом с печью. Он откладывал рубанок или капкан, который собирался починить, думая о том, что ветер поет голосами тех, кто умер и ушел с острова… но ушли они недалеко, стоят где-то на Протоке и поют, словно дети. Он вроде бы слышал их голоса и в те ночи, когда спал и ему снилось, что он поет отходную молитву, невидимый и неслышимый, на собственных похоронах.
О таком вообще не говорят, и, хотя это совсем не секрет, подобные темы обсуждению не подлежат. Стеллу, замерзшую насмерть, нашли на материке, через день после бурана. Она сидела на валуне, в двухстах ярдах к югу от Головы Енота, превратившись в ледяную статую. Доктор, который ездил на «корветте», сказал, что такого ему видеть еще не доводилось. Стелла прошла пешком больше четырех миль, а вскрытие показало наличие множественных метастаз. Сказал ли Олден Дэвиду и Лоис, что у нее на голове была не его кепка? Ларри Маккин эту шляпу узнал. Так же, как и Джон Бенсон. Он это прочитал в их взглядах. Он сам тоже не забыл, как выглядит старая шляпа его отца, хорошо помнил, где и как порваны и загнуты поля.
— Есть вопросы, на которые не надо спешить с ответом. — мог бы сказать он детям, если бы знал как. — Такие вопросы следует хорошенько обдумывать, пока руки делают свою работу и греются о большую кружку с кофе. Возможно, вопросы эти задает Протока: поют ли мертвые? любят ли они тех, кто жив?
По вечерам, после того как Лона и Хол вернулись к родителям на материк, уплыли на лодке Эла Кэрри,
