Подумай — стоит стараться? Вороны — черные. Вороны эти ученые у ФБР на службе. Вороны — иностранцы, все это очень сложно. Лица манили, но я обманул их я из автобуса выпрыгнул. Один. На ходу. Без денег. Там, среди дымных выхлопов, таксист-бездельник поверх газеты измятой прошил меня взглядом, глянул — словно сглодал. Я — ошалевший, измотанный. Кану, как камень. Сверху — соседка. Ушлая старая стерва, седина — на пробор… Ее электроприбор жрет свет моей лампы, мне уже трудно писать. Мне подарили пса: пятнистые лапы да радиопередатчик, вживленный в нос. Мистика. Прямо с моста я столкнул пса вниз на двадцать шесть пролетов… Вот, написал про это. (Ну-ка, назад, проклятый! Живо — назад! Я видел высоких людей гляди, больше не будет проколов.) В закусочной пол пел старые блюзы-хиты. Официантка — хитра: твердит, что бифштекс солили. Да мне ли не знать стрихнина! Горький тропический запах не заглушить горчицей, по-притуши-ка запал, стоит ли горячиться? От горизонта, от гор ночью пришел огонь. Видишь, как дым — нимбом сереет в небе? Ночью все мысли смяты, то ли это! Кто-то безликий — смутный по трубам отстойника столько плыл к моему туалету… Слушал мои разговоры сквозь тонкие стены стены вращали ушами, стены дышали, стены давили стоны. Видишь — следы рук фаянс испачкали белый? Время стянулось в круг, все это вправду было… День переходит в вечер, красным горит по сгибу: Мне позвонят — я уже не отвечу. Не телефон — гибель! Бог посылал грозы люди швыряли грязью. Грязью залили землю, больше — ни солнца ни зелени, лишь крики боли. Они научились врываться, у них — винтовки да рации. У них — ни заминки в речи, им объясняют врачи,
