остатками футбольного стадиона Тонни-Филд, напоминая потрепанный армейский батальон на усыпанном опавшей листвой плацу. И все, уже не совсем пустые глаза смотрели на резиденцию директора.
– Почему у них такие грязные руки и ноги? – спросил чей-то застенчивый голос. Они обернулись. Джордан. Клай-то не заметил золу и сажу на руках этих молчаливых «людей», которые стояли у Читэм- Лодж, но, прежде чем успел произнести хоть слово, Джордан ответил на свой же вопрос. – Они ходили туда, не так ли? Конечно. Они ходили туда, чтобы посмотреть, что мы сделали с их друзьями. И они в ярости. Я чувствую. Вы это чувствуете?
Клаю не хотелось отвечать «да», но, конечно, он чувствовал. Потому что чувство это висело в воздухе, ощущение наэлектризованных облаков, которым осталось сблизиться еще на самую малость, чтобы разразиться громом и молнией. Само собой, это была ярость. Клай подумал о фее Светлой, впивающейся зубами в шею женщины во «властном костюме», и пожилой даме, выигравшей битву у станции «Т» на Бойлстон-стрит, той, что решительными шагами направилась в Бостон-Коммон, не замечая крови, капающих с ее коротко стриженных, обильно тронутых сединой волос. Вспомнил молодого мужчину, обнаженного, но в кроссовках, который на бегу протыкал воздух автомобильными антеннами. Вся эта ярость… неужели он мог подумать, что она исчезла после того, как они начали сбиваться в стада? Что ж, если и подумал, то напрасно.
– Я чувствую, – первым заговорил Том. – Джордан, если они обладают сверхъестественными способностями, почему не заставят нас покончить с собой или поубивать друг друга?
– Или заставить наши головы взорваться, – голос Алисы дрожал. – Я однажды это видела в каком-то старым фильме.
– Я не знаю, – ответил Джордан. Посмотрел на Клая. – А где Порватый?
– Так ты его называешь? – Клай посмотрел на рисунок, который держал во второй руке: порванная плоть, порванный рукав, мешковатые джинсы. Решил, что Порватый – достаточно удачное прозвище для человека в «кенгуру» и надписью «ГАРВАРД» на груди.
– Я называю его бедой, вот как я его называю, – тонким голосом ответил Джордан. Вновь посмотрел на незваных гостей (как минимум триста, может, и четыреста мобилопсихов, прибывших из окрестных городков), повернулся к Клаю. – Вы его видели?
– Только в кошмаре, – ответил Клай.
Том покачал головой.
– Для меня он – рисунок на листе бумаги, – заявила Алиса. – Он мне не снился и в «кенгуру» я здесь никого не вижу. Что они делали на футбольном поле? Думаете, пытались опознать своих мертвых? – она и сама в этом сомневалась. – Разве там до сих пор не горячо? Должно быть.
– Чего они ждут? – спросил Том. – Если они не собираются нападать на нас, почему не заставят воткнуть друг в друга ножи? Чего они ждут?
И Клай внезапно понял, чего они ждут, и где сейчас Порватый (мистер Дивейн, его школьный учитель математики, комментировал такой момент одним словом: «Осенило!»). Повернулся и направился в холл у входной двери.
– Куда ты? – спросил Том.
– Посмотреть, что они нам оставили, – ответил Клай.
Они поспешили за ним. Том догнал его первым, когда Клай только взялся за ручку входной двери.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Может, и нет, – согласился Клай, – но именно этого они ждут. И знаешь, что я тебе скажу? Если бы они хотели нас убить, мы бы уже умерли.
– Он, скорее всего, прав, – едва слышно прошептал Джордан.
Клай открыл дверь. В «Читэм-Лодж» было длинное крыльцо, с удобной плетеной мебелью. С крыльца открывался приятный вид на Академический склон, спускающийся к Академической авеню. Оно словно предназначалось для того, чтобы посидеть на нем во второй половине солнечного осеннего дня. Но в этот момент Клаю было не до окружающих красот. подножия лестницы клином стояли мобилопсихи. Один – острие клина, потом двое, трое, четверо, пятеро, шестеро. Всего двадцать один. И первым – тот самый Порватый из сна Клая, «спрыгнувший» с рисунка на бумаге в реальную жизнь. Белые буквы на груди его красного потрепанного «кенгуру» действительно образовывали слово «ГАРВАРД». Вырванный кусок левой щеки вернули на место и пришили к крылу носа двумя грубыми стежками, которые проделали дыры в черной коже. Другие дыры оставались от третьего и четвертого стежков, которые успели разойтись. Клай подумал, что вместо нитки использовалась рыбацкая леска. Отвисшая губа открывала зубы, которые выглядели так, словно ими не так уж и давно занимался хороший ортодонт, правда, тогда мир был куда более мирным местом.
Перед дверью, на коврике и по обе стороны он него лежала груда черных, бесформенных предметов. Она могла олицетворять представления об искусстве какого-нибудь полубезумного скульптора. Но Клаю потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что он смотрит на расплавившиеся остатки геттобластеров, которые стояли по периметру футбольного поля.
И тут Алиса закричала. Несколько обгоревших бумбоксов свалилось с кучи, когда Клай отрывал дверь, и вместе с ними свалилась еще одна вещица, которая, похоже, лежала на самой вершине. Алиса выступила вперед, прежде чем Клай успел ее остановить, выронила один из автоматических пистолетов и схватила ту самую вещицу. Крошечную кроссовку. Схватила, подняла, устроила между грудей.
Клай смотрел мимо нее, на Тома, Том смотрел на него. Оба не были телепатами, но в тот момент прекрасно обходились без слов. «Что теперь?» – спрашивали глаза Тома.
Клай повернулся к Порватому. Задался вопросом, а можно ли почувствовать, что кто-то читает твои мысли, и читали ли его в эту самую секунду. Он протянул руки в Порватому. Одна по-прежнему сжимала рукоятку револьвера, но ни Порватый, ни кто-либо из стоящих в клине, не ощущал угрозы. Клай развернул руки ладонями вверх, как бы спрашивая: «Что вы хотите?»
Порватый улыбнулся. Веселье в его улыбке отсутствовало напрочь. Клай подумал, что видит злость в темно-карих глазах, но решил, что злость эта только на поверхности. Внутри ничего не было. И улыбка являла собой улыбку куклы.
Порватый склонил голову и поднял палец: «Подожди». И тут же снизу, с Академической авеню, донеслись вопли. Вопли людей, гибнущих в муках. И вопли эти сопровождали торжествующие крики хищников. Правда, раздавались они реже.
– Что вы делаете? – вскричала Алиса. Выступила вперед, пальцы одной руки конвульсивно сжимались и разжимались, обхватив кроссовку. Вены на руках выступили так сильно, что превратились в темные линии, нанесенные на кожу. – Что вы делаете с людьми, которые там, внизу?
«Как будто не ясно, – подумал Клай, – что с ними делают».
Алиса подняла вторую руку, с пистолетом. Том схватился за нее и отобрал пистолет, прежде чем она успела нажать на спусковой крючок. Алиса повернулась к нему, цапанула ногтями свободной руки.
– Отдай его мне, или ты не слышишь этих криков? Ты их не слышишь?
Клай оттащил ее от Тома. Джордан смотрел на них широко раскрытыми, полными ужаса глазами, а Порватый стоял в острие клина, улыбался, под улыбкой этой скрывалась ярость, а под яростью… насколько мог судить Клай, под яростью не было ничего. Абсолютно ничего.
– Он все равно на предохранителе, – сказал Том, после того, как глянул на пистолет. – Возблагодарим Бога за маленькие радости, – повернулся к Алисе. – Ты хочешь, чтобы нас всех убили?
– Ты думаешь, они позволят нам уйти? – она кричала так громко, что слова удавалось разобрать с трудом. Под обеими ноздрями, на тонких «ниточках», повисли шарики соплей. Снизу, с улицы, обсаженной деревьями, которая тянулась мимо Гейтенской академии, продолжали доноситься вопли. Какая-то женщина крикнула: «Нет, пожалуйста, нет», а потом ее слова потонули в вопле боли.
– Не знаю, что они собираются сделать с нами, – голос Тома призывал к спокойствию, – но не убьют, это точно. Иначе ничего этого не было бы. Посмотри на него, Алиса… происходящее сейчас внизу устроено специально для нас.
До них донеслись несколько выстрелов: люди пытались защититься, но звучали выстрелы редко. В основном они слышали крики изумления и боли, поднимающиеся над жилыми кварталами, которые примыкали к Гейтенской академии, где сожгли стадо. Крики эти слышались не дольше десяти минут, но
