Тем не менее, до околицы дошли очень быстро, даже слегка зашли на минное поле, где неугомонная парочка ориентировалась похоже как у себя в гнезде, во всяком случае, с тропинки никто не сходил. Правда Ингу чуть не хватил инфаркт, когда эти разгильдяи, легко обходящие растяжки вдруг заинтересовались «лягушкой» и начали ее выкапывать.
Пришлось схватить хворостину, зажмурится и дать по лапам. Обошлось, лишь получивший за двоих Бой попробовал окрыситься, но получил еще и подзатыльник от Кисуни, после чего побежал извиняться — то есть проверить Ингу на наличие блох. Наверное ничего не нашел, но оказывается когда тебя расчесывают когтями это очень даже приятно.
Дальше решила не рисковать и попрощаться здесь. Кисуня прощалась вполне по человечески — лизнула в носик, заглянула в глаза, да так сдавила в объятьях, что ребра затрещали. Бой оказался более застенчив и предпочел попрощаться по-собачьи — сунул нос между ног, лизнул в щеку и затолкал в поясную сумку какой-то пучок листьев, в качестве пояснения что-то застенчиво прорычав. После чего оба сделали по шагу назад и вбок, попросту растаяв в окружающей зелени, странно — ведь рыже-коричневые шкурки должны быть очень заметны, а поди ж ты, прям как глаза отвели.
Родное подворье встречало Ингу выпученными глазами младших хозяйских детишек, и замершей соляной статуей хозяина. Дядя Кирилл при ее приходе поправлял что-то в сбруе, которую всегда одевал на охоту, как он говорил «на выход», и при возвращении «блудной племянницы» лишь повернул голову на скрипнувшую калитку, да так и замер — полусогнувшись. Лишь глаза на окаменевшем лице внимательно обежали «явление», да со смесью волнения и облегчения заглянули прямо в душу — «всели так хорошо, как видно?».
Да и Инга разом схватила всю «картинку» — и камуфляжную куртку, напяленную прямо поверх пропыленной за рабочий день рубахи, и прислоненный к стоящему поодаль рюкзаку «штуцер». Все заранее подготовленные слова испарились как роса на солнце, оставалось только сделать несколько шагов вперед обнять пропахшего пылью и крепким мужским потом родного человека, да шепнуть упираясь лбом в каменные мышцы груди — «извини, дядя», и, почувствовав, как за плечи обнимает сильная рука, а по волосам ласково скользит мозолистая ладонь, про себя подумать — «как давно я не говорила таких простых и искренних слов, да и говорила ли когда-то вообще?».
Впрочем, это бы всего лишь миг — дядя немного смущенно отстранился, еще раз внимательно заглянул в глаза и, усмехнувшись в усы, рявкнул на весь двор.
— Марья!! Накрывай на стол, наш блудный племянник явился. — И захохотал в полный голос, окончательно сбрасывая напряжение прошедшего дня, да крепко, но как-то не обидно, приложился мозолистой ладонью пониже спины, придавая общее направление движения к крыльцу. На которое, тем временем, успели выйти еще несколько серьезных дядек, одетых сплошь по походному и при оружии. Вся честная компания при виде этой семейной сцены разулыбалась, кто в бороду кто в кулак, и принялась прощаться.
— От и добрэ. Бывай Кир, все хорошо, что хорошо кончается.
— И вам спасибо, люди добрые заходите в любое время. — Ответствовал хозяин, раскланиваясь.
— Уж зайдем, не сумлевайся. Но пока вы тут без нас радуйтесь… Будьте здравы!
Дом встретил запахом свежеиспеченных пирогов, дежавю просто. Тетка металась между столом и кладовкой, выставляя на стол пироги и плошки, а потом тихо сидела с краю стола, то крестясь на образа в углу, то вытирая слезы облегчения из левого глаза уголками головного платка. Второй глаз, со свежим синяком, тетка неумело пыталась прикрыть тем же платком.
Инга, чувствуя как полыхают уши, уткнулась в собственную тарелку не зная, что ей делать — тетка с дядей жили, что называется «душа в душу», на ее памяти он даже голоса не повышал на супругу. Даже если выпьет. И ведь словами тут ничем не поможешь — только хуже можно сделать. По какому-то наитию вытащила и развернула подарок Боя, там оказался кусок сот, совершенно угольного цвета, и еще один почищенный орех.
— Вот, возьмите, совсем забыла…
Дядька при виде этого только крякнул и задумчиво уставился в окно, подперев голову. Тетка же, всплеснув руками, мигом забыла и про радость, и про горе, схватила все это богатство в чистое полотенце, да понеслась к очковой змее — фельдшерица сельского здравпункта отвечала за прием и сохранение всего лекарственного, что несли из леса.
Так, вся в надеждах, что этот день наконец закончился и вся в мечтах о завтра Инга и отправилась спать, поблагодарив Господа за еду да перекрестившись на образа. Когда она так делала последний раз, припомнить до того момента как ухо коснулось подушки так и не удалось.
Близнецы дружно катались на ветке, радуясь удачному завершению дня и красивому закату. Доклад на базу был сделан, рекомендации по продолжению выслушаны, пилюли проглочены, а теперь можно было с удовольствием еще раз пережить самые вкусные моменты прошедшего дня. Вот и сейчас, они дружно посмотрели друг на друга — как в зеркало, и одновременно сказали:
— Кисуня?
— Бой?
И так громко фыркнули (рассмеялись) что слетели с ветки и, повисну вниз головой на нижних четырках, продолжали раскачиваться и смеяться, невежливо тыкая в друг-друга пальцами.
Встала засветло, надеясь хотя бы сборами никого не побеспокоить, но была застигнута на месте преступления вошедшей с улицы теткой и одновременно вышедшим из взрослой спальни дядей. Интересно — они хотя бы ложились? Что ж отступать все равно некуда, пора становится взрослой хоть и не хочется почему-то… Два шага на встречу дяде глядя прямо в глаза, пусть и снизу вверх:
— Мне надо идти. Самой.
— Именно одной? — Такой же прямой взгляд в ответ с затаенной тревогой на дне и, получив в ответ утвердительный кивок, — Что ж, я почему-то так и думал.
Инга только теперь заметила сложенный рюкзачок, приткнувшийся под вешалкой с ее ружьишком и патронташем. Тетка тоже подозрительно вздрагивая плечами заворачивала в полотенце что-то съестное.
— А поесть Марьюшка сейчас соберет, ты там только дочка это… поосторожней все же, — протянувшаяся к голове ладонь неуверенно повисла в воздухе, будто боясь вместо мягкой шерстки встретить зубы. Пришлось самой податься вперед потеревшись об нее щекой, заодно и навернувшиеся на глаза непрошеные слезы никто не увидит. Ощущение что тебя как щенка гладят по головке, против чего раньше восставало все естество, оказалось неожиданно приятным, но надо было идти до конца, потому набравшись духу, пробормотала:
— Не волнуйтесь за меня, ничего мне в лесу не грозит, если буду сама, ты же знаешь — я лес слышу. Только… скорее всего, уйду на два-три дня… Можно? Очень надо…
Рука на миг замерла, а потом продолжила свое движение. Голос же волнения не выдавал.
— Если очень надо — то можно, ты ведь у нас теперь настоящий охотник. Только вон ту штуку на столе возьми, Маугли лопоухое. Слышать лес это неплохо, но его и видеть, тоже не помешает. Да и с этой хитрой машинкой будем хоть знать, что все в порядке.
Инга оглянулась и обомлела — на столе лежал визор, нет не так, на столе лежала МЕЧТА. Мечта большинства ребятни, да чего там и взрослых села. Визоров на все хаты было только два, в фельдшерском пункте и у старосты. Помимо возможности связаться с кем угодно из любой точки, откуда доходил сигнал на спутник (то есть откуда угодно, кроме как из-под воды или из пещеры), он давал возможность неограниченного виртуального доступа в общепланетарную сеть, в отличие от сельского ретранслятора. Тот даже связь обеспечивал всего в пятнадцати километрах от мачты в центре села и то далеко не везде, а доступ в сеть давал и вовсе в «2-D» режиме и на такой скорости, что проще было берестяное письмо написать или докричатся.
Руки сами ухватили диковину, будто боясь, что она исчезнет, мелькнула малодушная мысль отложить выход и прямо сейчас «нырнуть», но презрение к себе облило как ушат холодной воды. Еще раз, оглядев трезвым взглядом диковину, отметила маленький скол от картечины на ударопрочном корпусе — значит, со своим экземпляром расстался староста.
