Посланник бога сказал: «Мне приказано сражаться с людьми, чтобы они признали, что нет бога, кроме Аллаха, а Мохаммед пророк его, чтобы они совершили молитву и сделали надлежащее приношение. Если они поступят посему, они сохранят предо мной свою жизнь и свое имущество, кроме того, что ислам требует по своему праву, и бог им судья».
Амель Балимер возвращалась домой двенадцатым маршрутом по своей восьмой линии, «Балар- Кретей». Когда сидящий напротив нее мужчина встал, она подняла глаза от книги и с облегчением вздохнула. Он вошел четыре станции назад, и она почувствовала, как он уставился на нее и уже не сводил глаз. Слишком настойчивый взгляд незнакомца в пустом поезде, как этот, нынче вечером, всегда приводил ее в беспокойство.
Когда раздался сигнал закрывания дверей, вошел другой пассажир. Этот тип — грузноватый, красномордый, подозрительный — бесцеремонно занял место возле нее. Хотя в вагоне их было всего трое, она и двое мужчин. Похоже, новый сосед тоже взялся пристально наблюдать за ней. В досаде Амель хотела было ответить ему враждебным взглядом или резким замечанием, но сдержалась.
Прежде чем вновь погрузиться в книгу, Амель взглянула на собственное отражение в стекле. Глаза обведены кругами, а кожа, обычно смуглая и упругая, в безжалостном освещении метро казалась серой и обвисшей. Впрочем, никакая усталость не могла испортить недовольного и прелестного личика уроженки Средиземноморья.
«Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал…»[18] — гласило название на обложке. Эту книгу хвалили все молодые коллеги из журнала, однако чтение первых страниц совершенно не воодушевило Амель. В оправдание автора следует сказать, что ее мало что могло сейчас заинтересовать. Первые шаги в мире прессы в качестве практикантки в редакции женского иллюстрированного журнала оказались не слишком увлекательны. Сегодня ее командировали взять у модного астролога интервью для летнего номера, который поступит в продажу через три месяца. Часа, проведенного за выслушиванием бредовых речей, оказалось достаточно, чтобы понять: такой путь не для нее. Журналистика не сводится лишь к этому. Итогом двух лет обучения в Школе журналистики не может стать банальный пересказ бессмысленных пророчеств.
Людям нужно не только это. Да и она достойна лучшей участи. Тернистый путь школярства должен был вот-вот вывести ее на королевскую дорогу. Перед ней открывалась совсем другая жизнь. А теперь внезапно все изменилось: она собиралась выйти замуж за прекрасного человека, занимающего солидную должность, но все же сохранившего беспокойный и благородный дух.
Амель снова попыталась вникнуть в текст. Но размеренное движение слева от нее нарушило ее сосредоточенность. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что? она видит. Наполовину скрытая рука соседа мерно двигалась в его паху, зажав нечто, что рассудок молодой женщины отказывался опознать. Только встретившись взглядом с уставившимися на нее сузившимися глазами под сморщенным от усилий нависающим потным лбом, Амель наконец осознала, чем он занимается.
Облизнув губы, он шумно задышал.
Амель резко поднялась и, словно фурия, пронеслась по проходу вагона мимо третьего пассажира. Его взгляд еще больше возмутил ее. Он не выражал ни малейшего удивления, а скорее что? Насмешку? Похоть? «Придурок!» Она выскочила на перрон станции «Шмен-Вер» и, чтобы успокоиться, поспешно вышла на свежий воздух.
Очень не скоро она, совершенно разбитая, добралась наконец до дому на такси. Ее жених Сильвен звонил на мобильный и оставил сообщение: он беспокоится, что она задерживается. Теперь, оказавшись дома, она сердилась на себя, что не ответила на звонок. Сильвен непременно посмеется над таким проявлением трусости. Будучи убежденной феминисткой, Амель обыкновенно ратовала за равенство полов во всем и, в частности, за смелый отпор оскорбительному поведению мужчин.
Молодой женщине наконец удалось вставить ключ в замочную скважину. Из кухни раздался голос Сильвена:
— Это ты? Не получила моего сообщения?
Не отвечая, молодая женщина направилась в гостиную и, сбросив пальто и туфли, рухнула на диван.
— Долго же ты добиралась. — Он не замедлил присоединиться к ней. Высокий, не слишком спортивный, но элегантный. Волосы он зачесывал назад и носил очки, которые очень шли к его смеющимся голубым глазам.
— Надо было закончить статью.
— А… Звонила моя мать.
Амель постаралась прикинуться заинтересованной:
— У нее все в порядке?
— Ты разве не понимаешь? — Сильвен вышел из комнаты. Голос его удалялся. — Она волнуется из-за этой истории с актами гражданского состояния.
— Опять? Сколько можно об этом говорить?
— Брось, ты же знаешь, что для нее это важно.
— А для меня разве нет?
Некоторое время слышалось лишь хлопанье открывающихся и закрывающихся дверец шкафов.
— Да, и я это знаю, поверь. Но она так зациклилась на этих штуках. Ты не хочешь мне помочь…
— Ты женишься на мне, а не на своей матери! Теперь уже…
Она запнулась, чуть было не затронув запретной темы — отказа от религиозной церемонии. Из-за разных вероисповеданий они предпочли обойтись без этого, тем более что оба были неверующими. Горькая пилюля для обеих матерей. До такой степени, что мать Амели перестала с ней разговаривать и объявила, что не будет сопровождать своего супруга на бракосочетание дочери.
Впрочем, не могло быть и речи о том, чтобы отказаться от своей фамилии и утратить эту часть корней. Молодая женщина не видела удовольствия в следовании подобным узаконенным требованиям отречения женщины от своей семьи.
— Я буду Рувьер-Балимер, и точка.
Сильвен не ответил, он по-прежнему что-то искал. Амель расслабилась.
Неизвестный проник в мечеть на улице Пуанкаре в двадцатом округе Парижа с толпой верующих, идущих на вечернюю молитву,
Пройдя по темному и переполненному коридору, он попал в довольно просторную комнату. Запущенную. Освещение было неисправно. Пол и покраска стен знавали лучшие времена, кроме разве что ориентированной на Мекку стены
Повинуясь движению толпы, незнакомец вместе с ней достиг центра молельной комнаты. По одеждам, предписанным строгим соблюдением
К вновь пришедшему приблизился один из них — эмир, известный ему под именем Мохаммед. С ним был другой человек, Насер Делиль, — маленький пухлый ливанец с редкими седыми волосами.
