вопрос.
– Без сомнения, он целовался с ней! – сказала она; ее подбородок был поднят вверх, глаза сверкали. В этот момент она испытывала мало симпатии к нему, равно как и к ним всем!
Эверард почувствовал, как его мускулы снова напряглись от ярости, когда он взглянул на этого труса, лежащего на коленях Джулии.
– Негодяй! – вскричал он. – Убирайся от моей невесты и веди себя как подобает мужчине, если ты на это способен!
По какой-то необъяснимой причине, по крайней мере для Джулии, которая в изумлении смотрела на Лоуренса, оскорбленный набоб немедленно вырвался из лап смерти, в которых он, казалось, был крепко зажат. Он быстро вскочил на ноги, держа кулаки наготове.
– Вы смеете говорить мне такое? Негодяй? Ваш первый удар оказался удачным. Но видно, что вам не хватает тренировки. Сейчас мы посмотрим, кто из нас настоящий мужчина!
У Эверарда потемнело в глазах от ярости, когда он шагнул вперед, чтобы схватиться с соперником.
– Нет! – воскликнула Диана, вставая между мужчинами. – Вы не должны…
Все произошло так быстро, и вмешательство Дианы случилось так не вовремя, что вместо подбородка Лоуренса удар Эверарда пришелся ей по голове. Он увидел, словно во сне, как она упала в грязь и теперь лежала там лицом вниз, молча, без движения.
– Моя дорогая! – воскликнул Эверард, охваченный ужасом оттого, что натворил. Не думая, не замечая присутствия Джулии, он продолжал:
– Милая, любовь моя, что же я наделал? Если я убил вас…
Он быстро взял ее на руки и понес обратно в гостиницу бегом, через лужу у задней двери, которая снова обрызгала его одежду густой грязью. Прижимая ее к себе, положив ее голову на свое плечо, он чувствовал, как ужасная боль пронзала его сердце снова и снова.
В гостиной он сел с нею на диван. Он качал ее, окликал по имени, мягко говорил с ней, стряхивая с нее соломинки и вытирая грязь с ее лица. Но ее тело оставалось неподвижным в его руках. Как он страстно желал, чтобы ее глаза распахнулись, как желал услышать от нее хоть одно слово, пусть даже гневный упрек ему. Но она пугающе тихо лежала у него на коленях и никак не отзывалась на самые нежные слова. Минуты проходили, похожие на часы. Что, если она умрет?
День уже прошел, и сумерки окутали гостиницу. Хозяин зажег в гостиной свечи и развел огонь за каминной решеткой, так как по опыту знал, что дамы всегда просят зажечь камин, даже в теплые летние месяцы.
Диана услышала какое-то бормотание, доносящееся до нее с большого расстояния. Ее веки были тяжелы, очень тяжелы. Она хотела открыть глаза, чтобы увидеть, где она. Она ничего не помнила, но чувствовала боль в голове и хотела, чтобы покачивающее движение, от которого ей было плохо, прекратилось. Она едет в экипаже? Почему ей кажется, будто кто-то связал ее крепкими веревками?
Сознание медленно возвращалось к ней. Бормотание стало громче, и она поняла, что слышит голос Эверарда. Еще через несколько секунд она поняла, что веревками, крепко связавшими ее, были его сильные руки, сжимающие ее. Стук у нее в голове временами стирал голос Эверарда и сознание того, что она лежит в его объятиях, но только на короткое время. Наконец она вспомнила, что случилось, и чуть слышно застонала.
– Она приходит в себя, – прошептал он.
Диана как раз хотела открыть глаза, но вдруг поняла, в каком выгодном положении она находится, и вместо этого тесно сомкнула веки и застонала громче, точно так, как делал до этого Лоуренс.
– Моя дорогая, моя дорогая! – воскликнул Эверард. – Простишь ли ты меня когда-нибудь? Я ведь не хотел – ну зачем ты пыталась остановить меня? Милая, милая моя! Что я сделал с тобой! Умоляю тебя, не умирай!
Диана повернула лицо к его плечу, и хотя ее голова ужасно болела, она была счастлива лежать вот так, прижатая к нему, в его объятиях. Для усиления эффекта она каждую минуту издавала стоны, но лишь до того момента, пока он спросил ее, не позвать ли врача.
Тут она поняла, что будет мудрее положить конец ее восхитительному плену, и поднесла слабую руку ко лбу.
– Врача? – переспросила она. – Нет, нет. Я уверена, что очень скоро мне будет уже гораздо лучше.
Ее слабые протесты, однако, были проигнорированы, и она была уложена в постель, ее напоили крепким чаем, и гостиничный слуга был послан за доктором. Тот прибыл через час и установил слабое сотрясение мозга, добавив, что, к счастью, удар по голове оказался не слишком сильным. Это заключение принесло Эверарду одновременно как чувство облегчения, так и укол его гордости, особенно когда он увидел насмешливую улыбку на лице Лоуренса в ответ на комментарии доктора относительно силы удара.
Затем Диану оставили в постели на весь вечер, снабдив порцией настойки опия на случай, если боль в голове станет сильнее, и все пожелали ей спокойной ночи.
Она лежала, невидящим взглядом уставившись в белый потолок маленькой тесной комнатки, сложив руки поверх синего покрывала. Душа ее была в смятении.
Четыре дня, четыре дня, четыре дня, стучало у нее в голове.
Четыре дня, и весь этот вечер полностью потерян из-за сокрушительного удара правой Эверарда. Да уж, и впрямь сокрушительного!
Среди ночи она проснулась от страшного грохота в гостиной, которая была расположена прямо под ее комнатой. Она села в постели и свесила ноги с кровати, но быстрое движение принесло острую боль, пронзившую ее висок. Она прижала руку к глазам, и, к ее большому облегчению, приступ боли скоро прошел.
Она была одета в просторную ночную рубашку, которую хозяйка любезно одолжила ей. Скромность в одежде всегда была ей по душе, но не до такой же степени, подумала она, накидывая на рубашку с широкими рукавами свою тщательно скроенную облегающую мантилью. Но сейчас гораздо больше, чем
