До чего же она вдруг осмелела!
Хью, казалось, хотел сказать что-то, но передумал. Войдя в комнату, он закрыл дверь.
— Ты шутишь, надеюсь, поэтому я не стану осуждать тебя за такие неподобающие речи.
Сама не понимая, почему она это делает — быть может, потому, что он вошел и закрыл дверь, — Мэри опустилась на софу у камина и, сбросив туфли, поджала под себя ноги. Это было, конечно, не слишком прилично, но Хью и бровью не повел. Он тоже сел на софу — правда, не рядом с ней, а на почтительном расстоянии, — устремив взгляд на догорающее пламя.
Несколько минут в комнате царила мирная тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине.
— Я здесь так счастлива, Хью, — сказала наконец Мэри. — Ты представить себе не можешь, как мне у вас хорошо! Мне, конечно, очень не хватает твоих родителей, но Беатриса так ко мне привязалась, а Джудит и Констанция придумать не могут, чем бы им меня еще развлечь. Даже Кит обращается со мной как с сестрой. Мне так жаль, что у меня никогда не было своих собственных братьев и сестер!
— Я понимаю тебя, — сочувственно отозвался Хью. — Я помню, как ты рассказывала мне о своем детстве. Я рад, Мари, что ты приехала к нам. Я надеюсь, ты простишь, что поначалу я вел себя не слишком гостеприимно.
— Если ты простишь мне мое вторжение без приглашения.
— Если наступит такой день, когда лучшая подруга моих сестер будет вынуждена соблюдать церемонии, — значит, мы, Лейтоны, перестали быть Лейтонами!
Бросив на него быстрый взгляд, Мэри отвернулась. Сегодня, когда ее сердце так полно, ей нельзя смотреть на Хьюго! Еще немного — и она забудет о приличиях и признается ему в любви. Поэтому Мэри сосредоточилась на синих, белых и красных язычках пламени, лизавших обуглившееся полено.
Потом Хью заговорил — просто так, обо всем и ни о чем. Об испытаниях, постигших его после смерти родителей, о том, как опустел и помрачнел их дом после того, как родителей погребли в фамильном склепе, о своих надеждах возродить благополучие семьи и устроить замужество сестер. Он говорил о том, как приятно, что Кит такой разумный и сознательный для своего возраста, что Беатриса — такое любящее, отзывчивое, ласковое дитя, хотя она и росла без матери.
Больше всего его волновала Амабел. Она так и не поправилась, хотя врачи их обнадеживали. Амабел по-прежнему оставалась в своей коляске и страдала головными болями так часто, что ему все труднее было простить себя за тот несчастный случай.
Мэри знала все об этом происшествии — ей писали о нем Джудит и Констанция. Амабел тогда две недели была без сознания, близнецы умоляли Мэри приехать, но она в то время ухаживала за больным отцом, которого через месяц и похоронила. Сама в горе, она не могла оказать тогда поддержку Лейтонам, потому что сама в то время нуждалась в поддержке. Сейчас Мэри рассказала об этом Хью. Из всех тяжких периодов в жизни, что ей пришлось пережить, самым мучительным для нее был тот, когда их одновременно поразили удары судьбы и лишили ее возможности помочь своим друзьям.
Мэри уже не смотрела больше в огонь, она не отрывала глаз от лица Хьюго, когда вдруг раздался мелодичный звон часов на каминной полке.
— Боже мой, Хью, ты знаешь, что сейчас уже три часа? — воскликнула она. — Прошло целых два часа, а мне кажется, что ты только минут десять как вошел!
Он засмеялся.
— Я и не слышал, как пробило два.
Мэри встала и заметив, что машинально расправляет складки своего синего шелкового платья, рассмеялась.
— Ну не дурочка ли я? Какое сейчас имеет значение, мятые у меня юбки или нет?
Хьюго, улыбнувшись, подошел к ней.
— При всей твоей склонности к приключениям ты всегда ухитрялась иметь такой вид, словно только что сошла с модной картинки. Я никогда не мог понять, как тебе это удается.
Мэри смотрела на него, любуясь тем, как огонь камина играет на его русых волосах. Лицо его было в тени, но профиль четко вырисовывался на фоне пламени. У нее возникло почти непреодолимое желание коснуться рукой его волос, разгладить пальцами эту золотистую гриву. Ее рука непроизвольно потянулась к нему, но она только сказала с лукавой улыбкой:
— Спокойной ночи, лорд Рейнворт.
— Я буду счастлив сопровождать вас до дверей вашей комнаты, — отвечал он таким же тоном. — Ведь уже поздно, в этот час, как известно, призраки предков имеют обыкновение бродить по дому.
— Буду вам очень признательна.
Хью предложил ей руку, и они вместе подошли к двери. Однако на пороге он остановился и повернулся к ней.
— А как насчет дружеского поцелуя под омелой в память доброго старого времени?
Сердце у Мэри дрогнуло. «Дружеский поцелуй»? Это невозможно. Уж если она его поцелует… Но, боже, как же ей хочется поцеловать его!
Хьюго положил руки ей на плечи, и Мэри закрыла глаза. «Будь что будет», — решила она про себя. Она почувствовала у себя на губах его дыхание, и губы ее приоткрылись. Руки Хью соскользнули ей на спину, ее собственные, как бы в ответ, обвились вокруг его шеи, и она оказалась в его объятиях. Наконец Хью поцеловал ее, и у нее вырвался слабый стон.
Как же дорог, близок, как драгоценен он был для нее! Как яркий луч солнца после долгих недель непогоды, как желтые нарциссы, возрождающиеся из-под стаявшего снега, как спелая рожь после многих лет засухи. От его объятий, от прикосновения его губ по всему ее телу разлилось тепло, которого не могла охладить даже прохлада зимней ночи. Мэри еще теснее прижалась к нему и услышала слабый стон, словно вырвавшийся из самой глубины его души.
Хьюго покрывал поцелуями ее губы, глаза, щеки, и Мэри упивалась его близостью, твердостью его рук, теплом его дыхания. Она чувствовала блаженное единение с ним — любимым, единственным — и не представляла себе жизни без него.
Движения Хьюго становились все более порывистыми. Он прижимал ее к себе так, словно решил не отпускать никогда. Она погрузила пальцы в золотистые пряди его волос, страстно желая, чтобы это мгновение длилось бесконечно.
Но как только эта мысль промелькнула у нее в голове, часы на камине пробили четверть, напоминая, что час уже поздний и что сама она приехала в Дербишир, увы, слишком поздно.
Мэри медленно опустила руки и попыталась высвободиться из его объятий.
— Нет, — пробормотал Хью протестующе. — Мэри, подожди, я должен объяснить…
Но она приложила пальцы к его губам и покачала головой.
— Не надо ничего говорить. Мне жаль, что я не пришла к тебе раньше, Хью.
Только теперь он поднял на нее печальные глаза.
— Я начинаю понимать, какого я свалял дурака, — сказал он, наконец распахивая дверь.
Когда Мэри вышла в холл, порыв холодного воздуха вызвал у нее легкую дрожь. Неужели она и вправду опоздала?..
16
— Как вульгарно! — воскликнула Гонория. — Как… как пошло!
Она стояла в дверях рядом с Хьюго, стянув на груди шаль, словно защищаясь от зрелища гостиной во всем ее рождественском великолепии.
У Мэри вспыхнули щеки от неловкости — но не за себя, а за нее. Эти вырвавшиеся у Гонории слова характеризовали ее нрав лучше, чем это могла бы сделать заранее подготовленная речь.
Констанция рассказывала ей, что после помолвки Гонория каждое воскресенье возвращалась из церкви прямо в Хэверседж, где оставалась до ужина. По словам Констанции, Гонория всегда говорила, что, встречаясь со своей будущей семьей в отсутствие дяди и тетки, она имеет больше возможности ближе с ними познакомиться. Мэри подумала, что после такого неудачного начала ей, пожалуй, представится случай познакомиться с ними даже слишком хорошо…
— Я тебя не люблю, — заявила Беатриса, устремив на будущую невестку гневный взгляд. Она как раз только что кончила помогать Киту подкладывать дрова в камин, когда услышала эти слова.
