Хьюго вдруг понял, что не может не поехать. Он вскочил и в два прыжка оказался перед шкафом с одеждой.
«Постарайся не походить на лорда», — сказала она. У него было несколько поношенных фраков и пара-другая видавших виды бриджей. Он надеялся, что у конюха хватило ума не седлать Юпитера и Юнону: всякий, кто хоть что-нибудь понимает в лошадях, сразу бы узнал их великолепную масть. Пара рабочих лошадей подошла бы для такого случая гораздо больше.
Хьюго быстро оделся. Решившись ехать, он так заторопился, что, натягивая в спешке сапоги, свалился на спину и громко расхохотался, но тут же остановился, опасаясь разбудить кого-нибудь в доме.
Когда он наконец предстал перед Мэри, она критически оглядела его с головы до ног.
— Ты мог бы хотя бы причесаться, Хьюго!
— Черт! Я слишком спешил. Но что ты все-таки задумала? Впрочем, неважно, после объяснишь. Колвич! — позвал он конюха. — Хотя я не знаю точно, какие планы у мисс Фэрфилд, я полагаю, что нам не стоит привлекать к себе внимание. У нас найдется на сегодня пара рабочих лошадей?
— Найдется, милорд. Я их уже оседлал.
Он подвел к ним двух лошадей, вороную и гнедую. Через несколько минут они уже скакали в северном направлении по дороге, ведущей к лесу.
Два часа спустя Хью увидел перед собой ряд полуразвалившихся домишек. Они медленно ехали вдоль главной улицы деревни — если только такое название было применимо к этой дюжине жалких строений. Изрытая, вся в колеях дорога была отражением окружающей нищеты. В сером полумраке раннего утра раздался плач ребенка.
— Джейкоб Райт живет в третьем доме от угла, — сказала Мэри.
— Что? — ужаснулся Хью. — С шестью детьми?!
Мэри кивнула.
Деревушка, прятавшаяся в долине к северу от его владений, стала приютом нескольких обнищавших семей. Только из одной каминной трубы поднималась тонкая струйка дыма. Уголь был наверняка слишком дорог для обитателей этих лачуг, а красть дрова из соседних лесов было рискованно.
Услышав над собой какой-то шум, Хью поднял голову и увидел, как по жидкой соломе крыши ближайшего домишки пробежала крыса. Снег вокруг был утоптан и смешался с грязью, придавая пейзажу особенно унылый вид. Только крест в центре бывшей рыночной площади напоминал о том, что некогда это было процветающее селение.
«Уж не здесь ли раздает Белый Принц добытые грабежом деньги?» — подумал Хью. Скрипя, отворилась покривившаяся дверь, и в проеме показалось худое детское лицо. Хью помахал мальчику рукой, но не получил в ответ ничего, кроме равнодушного взгляда. Его поразила мысль, что бедность отняла у этого ребенка и смех, и слезы.
Ему также пришло в голову, что до приезда Мэри его собственное поведение мало чем отличалось от поведения этого мальчика. Его участие в жизни ограничивалось лишь упорным непрерывным трудом. В его душе не было ни радости, ни печали — только тупое настойчивое стремление вернуть то, что было у него отнято. Он, безусловно, горевал о родителях, но эта боль со временем притупилась. Когда он впрягся в однообразный каждодневный труд, все чувства, казалось, оставили его.
Внезапно Хьюго охватила острая жалость к страданиям этого ребенка — ведь он тоже знал, что значит вести скудное безрадостное существование. Это чувство завладело им настолько, что его трудно было вынести. Ударив вороного в бока, он рысью пустился прочь из деревни и, только оказавшись за ее пределами, перевел дух.
Внезапно Хьюго поразила новая мысль. Он сейчас уедет отсюда, а эти люди из-за законов о бродяжничестве не могли свободно передвигаться даже из одной деревни в другую в поисках лучшей жизни. Хью знал, что эти законы охраняют население благополучных деревень, чтобы их не наводнили бедняки и не лишили бы жителей последних запасов. Но если случалось несчастье — потеря работы или возможности зарабатывать, — куда было человеку податься?
Все, о чем говорил ему Сиддонс, приобретало особый смысл в свете того, что он увидел. По мере того, как они продвигались дальше на север, Хьюго все больше убеждался, что в деревнях, расположенных вдоль проезжих дорог, дела шли получше, чем в уединенных и заброшенных селениях предгорий. Именно туда и увлекала его за собой Мэри. Он недоумевал, откуда она знает об этих нищих деревнях, но она отказалась сообщить ему источник своих сведений. Сказала лишь, что много занималась благотворительностью в Брайтоне и его окрестностях и поняла, какую роль играет расположение города или деревни в способности населения прокормиться. Особенно при неурожае или, как в большинстве случаев, при отсутствии у землевладельца интереса к благополучию его арендаторов.
— У моих арендаторов такого не увидишь, — возразил он.
— Я знаю, Хью. Пожалуйста, не думай, что я привела тебя сюда, чтобы в чем-то обвинять. Мне прекрасно известно, что ты сделал все возможное для своих арендаторов в эти тяжелые годы. Но когда закончилась война, многие солдаты остались без дела, а правительство не торопится помочь им найти себе какое-то новое занятие и место в обществе. Даже если бы отменили Хлебные законы и в Англию стали бы поступать дешевые продукты, я не сомневаюсь, что это бы не уменьшило числа нуждающихся. А ведь эти храбрые люди, вроде Джейкоба Райта, ничего больше не желали, как вернуться домой к своим семьям.
— А как же новые мануфактуры? — спросил Хьюго.
— Их так мало, Хью! Одна мануфактура на десятки тысяч. К тому же владельцы часто нанимают и женщин, и детей, разве ты не знал? Конечно: ведь им платят меньше, чем мужчинам; так кого же, по- твоему, они предпочтут?
Хью понял, что вопрос ее был риторическим.
Они путешествовали весь день, остановившись только в одной гостинице позавтракать, а в другой поужинать, да еще у ручья, чтобы напоить лошадей.
К вечеру небо покрыли свинцовые тучи, подул холодный северный ветер. Лошади устали, вот-вот должен был пойти снег; о возвращении в Хэверседж не могло быть и речи.
— Я не хочу заблудиться, если поднимется метель, — сказал Хьюго. — Нам нужно отыскать поблизости гостиницу.
Мэри покачала головой:
— Только представь себе, что будет, если обнаружится, что я женщина, и кто-нибудь узнает тебя. Подумать страшно, какие последствия может иметь такой скандал для бедняжки Гонории. Нет, у меня есть план получше. Здесь неподалеку должен быть амбар, где запасено сено для овец. Мы можем провести там ночь и покормить лошадей, а утром ты расплатишься с хозяином.
Хью согласился с ее доводами, еще раз удивившись про себя, откуда она так хорошо знает Дербишир.
— Но не думай, что наше путешествие закончено, — сказала она. — Здесь еще есть усадьба, которую я хочу тебе показать.
Хью сразу сообразил, чью усадьбу она имеет в виду: на западе с Хэверседжем граничили владения сэра Руперта. Но ему было неприятно об этом говорить.
Когда они добрались до амбара, было уже совсем темно. Хьюго чувствовал, как холод пробирает его до костей, даже несмотря на теплый плащ.
Войдя в просторный амбар, они сразу же ощутили разницу в температуре: здесь тоже было холодно, но все-таки не так, как снаружи. Мэри порылась в большой сумке, которая весь день была у нее привязана к седлу, и вскоре темноту рассеял слабый свет.
— Что за черт?! — воскликнул Хьюго.
Обернувшись, он увидел в руках Мэри небольшой фонарь.
— Я же обещала тебе приключение! А поскольку мне было ясно, что мы можем и не вернуться сегодня в Хэверседж, я решила прихватить с собой кое-какие запасы: трутницу, свечу и фонарь.
Хьюго улыбнулся такой предусмотрительности.
— Четыре года назад ты была не настолько благоразумна, — пошутил он.
— Четыре года назад я бы не решилась похитить тебя из твоей собственной постели.
— Значит, с тех пор, как мы встречались последний раз, ты стала и более дерзкой, и более рассудительной.
