— Что рады — тоже замечательно. Вы же, мужики, понимаете — время такое пришло, что на халяву отдохнуть на даче не получится. С вас тоже участие потребуется. — начал Алпатов как-бы издалека.
— Макар Степаныч объяснил уже. — прервал его Фёдор. — Хотим и будем участвовать.
Оба старика, Политыч и Степаныч, одобрительно закивали головами.
— Тогда ещё проще. — улыбнулся Алпатов. — Вот Степан Политыч — знакомьтесь. Он у нас группой разведчиков с сегодняшнего дня командует. К нему вас и определим — так будет правильно.
— Правда, сынки, группы-то никакой пока и нету. — усмехнувшись, уточнил Политыч. — Создать токо ещё предстоит её.
— Вот вместе и создадите. — хлопнул старика по плечу Алпатов. — А я поспособствую всеми средствами. Политыч — он лесник местный, в Лесхозе работал. Леса все наши словно книгу читает. В охране вас, мужики, делать нечего — у нас тут местные все. Ну, если нашествие какое или на зачистку поедем куда — тогда, конечно, поучаствовать придётся. А что делать… Но, как я и говорил тебе уже, Степан Политыч — основная задача для вас будет людей по деревням живых искать, транспорт и всё, что нужно. Обсудите сами с чего начинать, без меня. Дел — вагон ещё. Вы, парни, к Бате вроде идёте, я слышал?
Друзья в недоумении, как по команде, подняли брови.
— Ну, к батюшке нашему. — уточнил Алпатов и посмотрл на часы. — Если собрались — поспешайте. Служба скоро, и людей к нему теперь толпа… Ладно. Сами договаривайтесь, а завтра после Службы ко мне подходите — покумекаем, с чего начать стоит.
— Гриш. Я тут с вопросом одним, коли уж речь зашла. — остановил собравшегося уже уходить Алпатова, Фёдор.
— Какой вопрос?
— Да про дрова…
— Не морочься на этом. Проблема очерчена — думаем бригаду дровосеков со следующей недели запускать, с приданной техникой и охраной. Теперь всё сложно… Есть у нас мужик один — Михалыч, всю жизнь лес валил и дело это знает. Вот он и собирает народ сейчас. Так что — не парьтесь. Всё?
— Пока — да.
— Тогда шуруйте к Бате. И — дозавтра.
Григорий ушёл, подкатив свой велосипед, подошёл к друзьям их новый командир — Степан Политыч.
— Ну добро, сынки. Я тоже поеду. Как договоримся-то с вами?
— А если в гости пригласим? — предложил Фёдор.
— В гости? А почему отказываться. — согласился старик. — Приду — вот, аккурат после Службы. Надо навёрстывать. — подмигнул парням Политыч. — Где живёте-то?
— Со стороны леса третий дом по правой стороне.
— Ну что ж — ждите тогда.
— Будем. — кивнул Иван.
Политыч оседлал свой велосипед, а друзья вместе со старостой направились к церкви.
— С оружием нельзя в храм. — остановили их два вооружённых ружьями мужика на паперти храма. — Сдать нужно. Распоряжение отца Паисия.
— Раз надо — так надо. — согласился Срамнов, снимая ремень автомата и отсоединяя рожок.
— С патронами тоже нельзя. — корректно, словно оправдываясь, добавил мужик. — Ничего такого нельзя в храм вносить.
Фёдор с Иваном аккуратно поставили свои автоматы в железный ящик, где уже нашли своё пристанище ещё несколько единиц огнестрельного оружия — в основном гладкоствола, и несколько косорезов с топорами. Туда же отправились ножи и прочая экипировка друзей.
— Вы не волнуйтесь, ребята — тут не пропадёт, мы смотрим. — пояснил «корректный». -Беженцы, что ли?
— Типа того. — разглядывая резные двери в храм, ответил Срамнов.
— Ну идите. Служба вот-вот начнётся.
Стараясь топать потише, друзья вошли в притвор. Было очевидно, что храм отделан совсем недавно — на стенах не было росписей и библейских сцен, пахло свежеотремонтированным помещением пополам с ладаном и благовониями — хороший, церковный аромат.
Так вот ты каким стал, подумал про себя Фёдор. Для него Кушалинский Духов храм всегда представлялся таким, как в детстве — разрушенным величественным остовом чего-то нездешнего, того, возврата к чему уж не будет никогда. И вот теперь, благоговейно ступая по полу восстановленного храма, он удивлялся — это сколько же сил, воли и средств понадобилось этому отцу Паисию, чтобы восстановить из руин такую громаду! И это ведь не Москва, а скромное, никому не ведомое и не нужное при прошлой жизни Кушалино — село в тверской глубинке, задыхающееся под катком проклятой «суверенной» демократии, для которой духовная жизнь народа — эфирное, несущественное ничто.
Это в Москве бывший мэр, «крепкий хозяйственник», Лужайкин ввалил миллиарды нефтяных рублей в махину Храма Христа — Спасителя, в надежде, что за это добрый Боженька спишет все его грехи — его и окружающих его жадных, разрывающих и растаскивающих городской бюджет подельников. Устроили клоунаду — огромный храм в центре столицы. Для избранных, элиты. В то время, как страна дожёвывала последние крохи с жирного, сального московского стола.
Всё просрали. На Дальнем Востоке обживаются китайцы, лезет с Кавказа чёрный червь ваххабизма со своими террористами, ненавистью ко всему русскому, презрением. Инфрструктура по всей стране загибается, живёт только труба и те, кто эту трубу обслуживают и охраняют. Царство Трубы, Роисся. Никакой идеологии в стране, парализованной ужасающей коррупцией и засильем ментов — её неотъемлимой части. Милицейское Царство Трубы Роисся. Армии нет, её добивают — а на горизонте страшная война, война с вековечным врагом, заточенным только на одну цель — НАТО.
И вот всё стало на свои места. Но прав был Троцкий, утверждая: чем хуже — тем лучше. Хуже, чем теперь, наверное, уже некуда. Зато появился хоть и призрачный, но шанс. Возродить свою поруганную страну, очистить её от мусора зомби, чиновников, коррупционеров — разом. Возродить дух и совесть русского народа — какая светлая цель. Ну, а несколько дней назад, такого шанса в принципе не было.
Внутри храма собралось немало народу — все тихонько ждали начала Службы. Дорасписать церковь не успели — грянуло, а рабочие леса иконописцев так и остались стоять внутри. Сразу бросилось в глаза, что по всему храму не горели свечи. Дед Макар объяснил, что со свечами напряжёнка, поэтому горят только лампады. Друзья обошли огромный храм, крестясь на светлые, какие-то особенные даже, образа.
Неожиданно из алтаря вышел невысокий седой батюшка в годах, с длинной белой бородой, в простой чёрной монашеской рясе.
— Вот он — отец Паисий. — прошептал друзьям староста.
Батюшка прошёл на амвон и перекрестившись, трижды поклонился в пояс Царским Вратам, затем поправил рясу и надел очки. В храме воцарилась тишина.
— Братие и сестры. — зазвучал мягкий и ласковый голос настоятеля, не соответствовавший преклонному возрасту самого батюшки. — В этот, исполненный бед и волнений день, хотелось бы предворить нашу сегодняшнюю молитву Господу нашему несколькими словами. Эти слова призваны обличить страшный, ужасающий духовный недуг, который, к нашему глубочайшему сожалению, нашёл удобный приют в сердцах некоторых из нас, наших родных и близких. Это целый греховный комплекс, поражены которым наши сердца, пребывающие ныне в окамененном бесчувствии — страшном по своей сути бездуховном состоянии, когда Господь, имеющий пребывать в наших душах — этих бесценных сосудах, дарованных каждому из нас при рождении, покидает их. Имя ему — апостасия, отступление от Православной Веры.
Итак, родные мои, Дух Божий ещё в первые века христианства остерегал всех живущих, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам — обольстителям и учениям бесовским. И что же мы видим? Вот времена сии уже тут, при пороге. Всё же, ныне это отступление от Бог и Веры весьма распространяется по земле. Человек, отвергая добро и избирая зло, становится непременным соучастником тёмной силы в борьбе против дела Божия — создания жизни на земле. И мы с вами сейчас это всё наблюдаем, видим совершающимся.
