прошлого рейда и строя планы на новый. Задерживаться с ним Алпатов не собирался — было заметно невооружённым глазом, как сильно взяла власть над мужиком эта мародёрская романтика. Текущие хозяйственные дела в общине двигались ни шатко, ни валко — существенного внимания им никто не уделял. Мужики, назначенные на руководство артелями — дровяной, полевой, технической — тянули свои обязанности особо не утруждаясь — день прошёл, и Бог с ним. Удивительного мало — так всегда и бывает, когда смещаются приоритеты и нет твёрдой руки над людьми, не особо привычными к мобилизационному, в сущности, укладу. А заниматься этими текущими делами надо отрешившись от всего остального, ну а Григорий последние дни их просто не касался. Старик Русков потрясал своей клюкой, призывая внимание сельского руководства к этим проблемам, но толку никакого не добился. Пытался и отец Паисий взывать к разуму мужиков, но Алпатов отмахивался — вот, мол, наладим снабжение общины из умирающего города в первую очередь, тогда и займёмся этими хозяйственными вопросами. Предлагал, предлагал ведь настоятель разделить функциональное руководство на Селе — и выделить должность старшего по хозяйству, возложив её на Петра Васильевича… Нет, Алпатов был непрошибаемым, твердил одно, поддерживаемый всей своей кушалинской кликой: проблемы надо решать по очерёдности, начиная с важнейшей. А важнейшей для него была мародёрка.
Ну, а время шло. И становилось очевидно, что недалёкая уже зима выдастся и голодной, и холодной — что с продовольствием, что с дровами были проблемы. Пока Алпатов и его мужики носились со своими планами, перевезли на Вельшино Политыча со всем его нехитрым хозяйством, договорившись напрямую с Макаром Степанычем. Поселили в пустующий дом, принадлежавший тверским дачникам, вместе привели в порядок хозяйство. Колычев и сам был рад переезду Степана Политыча, старики нашли друг друга. Чаёвничали по вечерам, строили планы на обустройство дел на деревне — обоим было ясно, что сельскому руководству не до их проблем, надо выбираться как-то самим. Не спаянная ничем, кроме страха и неизвестности, община медленно растекалась…
А на Вельшине наоборот, с переездом Политыча, дела закипели. Колычев, собрав общий сход, поделился с соседями своим видением ситуации на Селе и заключил, что при таких делах чуда ждать неча: ни дрова, ни жратва сами не появятся. Надо действовать своими силами, а велешинские мужики постоянно разбазарены, кто где — то на кордонах, то в патрулях, то на ещё каких работах. Решили миром, что, коли уж, Алпатову до их проблем дела нет, положить на общественное и заняться собственным.
Откладывать не стали — уже на следующее утро в лесу завизжали пилы и застучали топоры. Валили и сосну — строиться-то надо, и берёзу — на дрова. С Божьей помощью, работали три дня, и без происшествий. Сваленные стволы волокли трактором на деревню, а уж там разбирались с деревом — что куда. Сам собою встал вопрос — нужна лесопилка, станки. А ближайшая — в Арининском, если Кушалинскую в расчёт не принимать.
Вечером Политыч собрал Колычева, Фёдора и Ивана, и предложил, коль скоро уж они — штатные разведчики, наведаться назавтра на арининскую лесопилку. С идеей никто не спорил, но больно уж много «но» всяких набиралось. Станки-то — они куда денутся? Если только кушалы первыми подсуетятся — но тем сейчас не до того: Алпатов через пару дней новый рейд в Тверь надумал. До Арининского-то рукой подать — сорок минут пешим ходом, а там что делать? Станок — не бревно, его втроём вручную в кузов не закинешь, да и то взять: электричества-то нет. Вот тут Политыч и раскрыл свои карты: оказывается, года три назад, бывал он там — брус заказывал, и видел — стоит армейская передвижная электростанция под навесом. Каково уж её состояние — это неизвестно, но с этим и на деревне разобраться можно. Было бы с чем разбираться! Приволочь её и Федин вездеход в состоянии. А вот что дальше делать и как с ней быть — понимания не было. Никто из мужиков с таким оборудованием не сталкивался, и тут Ваня вспомнил про Саню Волкова. Гадать не стали — пока старики обдумывали детали, Фёдор завёл свой «пинц» и, вместе с Иваном, рванул на Село — разыскивать Волкова. Теперь всё просто — тупо заявились в правление за справкой. Туда их не пустили — внутри Алпатов совещался со своими мужиками, но и не отказали — попросили пару минут на крыльце покурить. Через несколько минут друзья уже знали, где дом Сашки, и направились прямо к нему.
Волков друзьям был рад. Уже неделю парень ошивался на Селе, один, а дела для него так и не нашлось. Днём потихоньку ковырялся со своей машиной, приводя её в чувство, по вечерам сидел в доме заперевшись. Пару раз ходил в патруль по разнарядке — понял, не его это… Визиту Феди с Иваном он обрадовался и, не раздумывая, согласился. Погрузили Санины иструменты в «пинц» и вернулись на деревню, чтобы уже с утра двинуть на лесопилку.
Волков был действительно механиком от Бога. Когда вернулись обратно, притащив в деревню заветную электростанцию, Сашка копался с ней весь день, а к вечеру, фыркнув, генератор ожил. Подключили к сети, проверили — деревню тянет, а уж пару станков запитать проблем не будет. Вот только горючка…
Кушалинские явились на разговор после Службы, вечером. Явился сам Алпатов и с ним пять мужиков, вызвали Колычева, сели прямо на брёвнах, стащенных днём на край деревни. Деревня невелика — слухи ветер носит: по одному, да по двое сходились уставшие, заработавшиеся за день, велешинские мужики на это импровизированное толковище.
— Ну что, Степан Макарыч? — начал Григорий, ковыряя в зубах сорванной сухой травинкой. — Решили обособиться?
Дед Макар с Политычем сидели пнях за на скорую руку сколоченным столиком. Фёдор с Иваном примостились на корточках чуть в стороне, покуривая — разговор обещал быть непростым.
— Ну как обособились, Гриша? — развёл руками дед Колычев. — Другое у нас. А то не было разговора с тобой касаемо всех дел? Был, правильно. А ничего не делается. И зима-то — вот, на носу. Как ты нас не слышишь, пришлось своими силами стараться.
— И что тогда у нас получается, мужики? — спросил Алпатов. — Значит, все сами по себе, вы так предлагаете что-ли? Нехорошо как-то получается, дед Макар. Вроде как решили же — жить одной общиной все. Во всех делах вместе участвовать, а теперь…
— Я тут перебью тебя, Григорий. Ничего? — поднялся Фёдор. — Ты вот говоришь: во всех делах вместе участвовать. Правильно это, и все, наверное, с этим согласны.
Фёдор обвёл взглядом окруживших их деревенских мужиков и те согласно закивали головами, поддерживая своего соседа.
— Только получается, Гриш, что у всех дела эти немного разные, а делать вместе надо те, которые важны тебе. А другие, которые нам важны, это всё потом. Так вроде получается, нет?
— А тебе оно виднее, конечно, Срамнов, что важно, а что нет. — резко ответил Гриша, поднимаясь с бревна. — Ну я не против, Федя — давай вместе разберёмся, пока все здесь. Ты думаешь, коли с Москвы сюда приехал, то всё знаешь лучше всех и во всём охуенно разбираешься — а это не так, я тебе всё по полочкам разберу, раз уж пошёл такой разговор.
— А при чём тут Москва, Гриш? — вылупил глаза Фёдор. — Какая разница — кто откуда? О другом речь: ты говоришь — общие дела. А я говорю тебе — наши дела, а ты зачем-то передёргиваешь…
— Вы не закипайте тут, мужики. — вклинился в начинающуюся перепалку Политыч. — Чтобы не ходить вокруг да около, сам видишь, Гриша — неустрой наметился. Это оттого, что люди всё по-разному видят, каждый по-своему. Заместо того, чтоб к Федьке цепляться — лучше нас послушай, вопросы наши и пожелания. Если видишь где неправые мы — поясни в чём, и объясни понятно. Потому как, наверное, пришёл ты к нам не пугать, а общий язык найти, так?
— Ну, так, Степан Политыч. — согласился, немного успокоившись Григорий.
— А коли так, тады послушай сперва меня, старика. — присел на свой пень, покручивая в пальцах папиросу, Политыч. — А ты, Макар Степаныч, тады поправляй меня, где неправым буду. Вот, Гриша, случился большой неустрой в нашей жизни. Война сперва, а потом и вовсе конец света пришёл. То ли хорошо, то ли худо — не знаю, а только мы тут все выжившие, и нас таких немного. Посмотреть вокруг — тихий ужас, сколько же народу полегло. И у каждого из нас в семьях потери… Нет, нету тут никого, кто родных и близких не лишился бы. Как отец Паисий сказал бы — таков Божий промысел, и я с ним согласен. Но вот случилось это всё уже, и это ещё не конец — что ещё предстоит изведать нам! И правильно ты говоришь, Гриша — общие дела делать надо. А дела энти — оне из порядка выходят, который мы все установить должны. Вот ты, Гриша — тебя народ главным над всем выбрал, и получается, что всем ты должен ведать и на всём руку держать. А чтобы делать всё с умом теперь — большие знания нужны, а у
