– Я вместе с ним Юргена послал, – съеживаясь, робко пояснил писарь. – Да и не мог я его удержать, он же барон. И слушать бы не стал…
Договорить парень не успел, так как Фогерт хлестнул подчиненного рукавицами по лицу.
– Молчать, – сказал прево. – Пошел вон, идиот. Беги в дом мастера Графа, его лавка прямо на Торговую площадь выходит. Отыщешь жену, скажешь, что мужа под городом убитым нашли. И отведешь в мертвецкую, чтобы официально опознала и потом домой забрала или с монахами о похоронах договорилась. Когда выплачется – приведешь сюда для допроса.
– Слушаюсь, вашмилсть, – Хайнц пятился к двери. – Сейчас все сделаю. Уже бегу.
– И смотри мне, чтобы баба после того, как всё узнает, в ясном уме была, – прево зашел за свой массивный, со множеством ящичков стол и тяжело опустился в обитое красным плюшем кресло. – Пока не успокоится, ко мне не веди. Я им не мамаша, чтобы слезы утирать. Понял?
Что-то испуганно пискнув вместо ответа, писарь выскользнул за дверь. Второй чиновник, Франц, с предельно серьезным выражением на круглой физиономии, разбирал за конторкой какие-то бумаги. Фогерт с раздражением подумал, не нагнать ли страха и на него? Но болезненное жжение в боку прошло так же неожиданно, как и началось. Настороженно прислушавшись к ощущениям и не почувствовав боли, прево расслабился.
– Пронесло, – прошептал он. – Слава те, Господи Всемогущий.
Вот уже лет десять Фогерт мучился почками, которые застудил, гоняясь зимой в лесах за шайкой браконьеров. С тех пор болезнь не отпускала, а во время приступов блюститель порядка был готов просто землю грызть. Хорошо еще, что снадобья Тима Джордана неплохо помогали. С ними хоть жить можно было, а не так, как раньше…
Он тут же решил, что в ближайшие дни нужно вызвать домой лекаря. Пусть приготовит ему ванну с целебными травами и тот, поистине волшебный эликсир, после приема которого так замечательно себя чувствуешь. Как жаль, что его нельзя принимать каждый день.
Сгорбившись, вдова сидела на табурете и время от времени начинала всхлипывать. Монахам, чтобы успокоить фрау Анну после того, как она увидела мертвого мужа, понадобилась почти два часа. Женщина рыдала в голос, рвала на себе волосы от отчаяния и, наконец, лишилась сознания… Увещевания, молитвы святых отцов на нее не действовали, смириться с обрушившимся горем она не желала. Не помогло и то, что рядом находился единственный сын – пятнадцатилетний Урс. У него тоже не обошлось без слез, но, будучи мужчиной, паренек вел себя гораздо тверже и даже нашел силы утешать матушку. В конце концов, по совету отца-кастеляна, ее напоили вином с каким-то снадобьем, и вдова ювелира немного успокоилась. Только тогда Хайнц рискнул отвести родственников убитого к своему начальнику.
Прево уже дважды присылал в мертвецкую узнать, когда придут свидетели и, по словам писаря Франца, очень злился. За время, что бедная вдова приходила в себя, Фогерт успел переговорить с вернувшимся из 'Серебряной лилии' бароном и отпустить его восвояси. Подозрений рассказ фон Будбара не вызывал, и блюститель порядка разрешил ему завтра покинуть город. Попросил только сообщить из столицы о месте жительства, чтобы, когда дело дойдет до суда, вызвать на процесс свидетелем.
Не успел дворянин уйти, как в кабинет ввалился запыхавшийся на лестнице цехмистер Струк. Весь в мехах, присыпанных тающим снегом, багровый от волнения, глава мевельских ювелиров хотел узнать подробности смерти мастера Графа. Постукивая о пол железным наконечником палки, он прошел к столу. Опускаясь на табурет, спросил, правду ли говорят в городе об убийстве.
Не видя смысла что-либо скрывать от уважаемого бюргера, прево кратко пересказал показания фон Будбара. О том, как слуга путешествующего в Вигенбург барона, отойдя по нужде во время привала, наступил на занесенное снегом тело ювелира. Труп лежал в одной нательной рубахе, на затылке рана от удара чем-то острым, наверное, топором. А тут как раз мимо по тракту ехали крестьянские сани. Барон приказал погрузить на них мертвеца и привез в Мевель, благо, было недалеко. Вот и вся история, собственно.
– А кто убил? – спросил ювелир.
– Пока не известно, – развел руками Фогерт. – Может, вы слышали что-нибудь такое-этакое? – он выразительно посмотрел на вспотевшее лицо цехмистера, но тот лишь отрицательно покачал головой.
Выслушав полицейского, Струк большой жалости к убитому не выказал, так как был с ним в натянутых отношениях. По причине пронесенной через поколения ненависти коренного мевельца на 'пришлых голодранцев' и соперничества в Цехе. Прево слышал об этом и не удивился, когда в голосе старшины прозвучало скрытое торжество. Но внешне тот постарался остаться в рамках приличия.
– На волю Господа пенять нечего, – надев личину скорби, прокомментировал рассказ ювелир. – Не нам решать, а жаловаться на суд божий – большой грех.
Хорошо знавший цехмистера Фогерт видел, что он уже прикидывает, как прибрать к рукам лавку и клиентуру покойника. Не будь Струк труслив, богат и законопослушен, стоило бы подумать над тем, не имеет ли он отношения к гибели коллеги. В любом случае смерть конкурента была ему на руку. Прево слышал, что прошедший год выдался для золотых дел мастеров скудным на прибыль. Впрочем, последние двенадцать месяцев были не самыми лучшими для всех и, как утверждал мессир Вальбах, по всей Империи. Налоги росли, вводились новые, а ремесленники с трудом находили покупателей на свои товары. Постоянно роптало дворянство с бюргерами, недовольные тем, что год за годом обоим сословиям урезают права и вольности. Хотя, в отличие от других княжеств, Уррен это затронуло меньше всего, так как курфюст Леопольд Второй был в фаворе у императора…
С лестницы послышался топот ног, голос Хайнца и задумавшийся прево увидел вдову Граф с сыном. Оба выглядели далеко не лучшим образом, и Фогерт раздраженно подумал, что разговор предстоит тяжелый. Правильнее было бы перенести допрос родственников на завтра, но закон требовал, чтобы прево как можно быстрее оформил и передал дело судье. А тот уже решит, кто займется расследованием: городские власти или имперский комиссар, сидевший в Вигенбурге. Дело в том, что Звездный тракт, где нашли труп, считался имперской дорогой, но убийство произошло на земле Мевеля. Поэтому совершенное преступление можно было отнести как к местной юрисдикции, так и к центральной. К тому же, покойный имел звание почетного имперского гражданина. Фогерт предпочел бы отослать бумаги в столицу и надеялся, что 'старый колпак', – как он про себя называл городского судью Паскаля фон Шонхельма, – думает также. Поэтому решил пренебречь угрозой новой истерики и, кратко выразив соболезнование, приступил к делу.
В первую очередь прево попросил подтвердить, что фрау Анна опознала в найденном мертвеце своего мужа. Вдова покачнулась и, с большим трудом выговорив необходимые слова, поставила в протоколе крестик, а цехмистер засвидетельствовал его подписью. Ее сын сделал то же самое, и на этом с опознанием было закончено. Под треск горящих в камине поленьев, всхлипывания женщины писец Франц зачитал показания барона.
– Постараюсь вас долго не задерживать, – придав лицу сочувственное выражение, начал прево, – но мне придется задать вам несколько вопросов. Вы готовы отвечать, фрау Граф? Положите руку на Святое писание и клянитесь говорить одну только правду и ничего, кроме правды.
Хайнц торопливо подсунул вдове толстый фолиант в шагреневом переплете, украшенном гербом города. Положив дрожащую ладонь на книгу, женщина произнесла:
– Клянусь. С-спрашивайте, господин.
Она смотрела прямо на Фогерта, но вряд ли что-то могла видеть сквозь слезы, наполнившие глаза. Всхлипнув, повторила, что может отвечать. Стоявший за конторкой Франц обмакнул перо в чернила и приготовился записывать. Прежде чем начать, прево заглянул в бумажку, куда еще час назад занес свинцовым карандашиком будущие вопросы.
– Скажите-ка, фрау Граф, – начал он, – а когда вы последний раз видели своего мужа?
Женщина задумалась, пошевелила воспаленными губами, как будто что-то высчитывая, и, наконец, ответила:
– Четырнадцатого ноября, утром. У нас дома. Я собирала его и Ганса в дорогу…
– Кто такой Ганс? – перебил прево. – И где он сейчас?
– Я н-не знаю, – подбородок женщины задрожал. – Ганс – мой племянник. Они вместе уехали… О, Господи! Что я скажу сестре…
