издевательски хохотнул он. – Увы, но я им не владею, чтобы там не думал прево… Скорее всего, они не хотят лезть ко мне из-за Фаго. Знают, что эта собака может наделать.
Ответ лекаря показался Урсу неубедительным. Здоровенный пес, конечно, выглядел настоящим монстром, но арбалетные болты продырявят его с такой же легкостью, как любую другую собаку.
– А где он? – спросил Урс. – Я когда пришел…
– Сидит под домом, – вздохнул алхимик. – У него там своя нора: выкопал, еще когда был щенком. Прятался от меня, игрался… Я приказал ему залезть туда и сидеть тихо. Боже, что же с ним теперь будет? Хоть бы они не убили его!
Бородка Джордана затряслась. Урс отвел глаза. Судьба собаки его не интересовала. Если сказанное лекарем – правда – Фаго последний, о ком он вспомнит перед тем, как его потащат на костер. В голове помимо воли замелькали орудия пыток – раскаленное железо, дыба, кнут… Бедняге Гансу хватило дыбы и кнута. Урса заколотило. На этот раз от ненависти.
– Лучше убить себя! – вырвалось у него. – Я не дамся им… – горло перехватила спазма, он замолчал, скрипнув зубами.
Отреагировав на это заявление презрительным 'дурак', Джордан тяжело поднялся. Вышел из комнаты и долго не возвращался. Пока его не было, паренек лихорадочно размышлял о самоубийстве. И с каждым мгновением ему становилось все страшнее. Очень быстро Урс понял, что не сможет поднять на себя руки. Самоубийство – тяжкий грех. Сразу после смерти его ждет неминуемое проклятие. Вечное пребывание в Аду. Но если убьют его, невиновного, Господь примет душу Урса к себе…
– За жизнь нужно держаться до последнего, – Джордан вернулся с глиняной бутылью и кружкой. – Пока есть хоть малейшая возможность… Держи, – он сунул пареньку посудину и стал лить в нее вино. – Выпьем хорошенько и пойдем к прево. Наверное, это самое лучшее вино во всем городе: тридцатилетнее из Вереешской долины. Дай Бог, чтобы ты дожил до такого возраста, – мрачно заметил Джордан. – Когда я покупал его пять лет назад, хотел поставить на стол в свое пятидесятилетие… – он вздохнул.
Сев на свой табурет, алхимик стал пить прямо из горлышка пузатой бутыли. Взъерошенная голова запрокинулась, из уголков переполнившегося рта потекли темно-вишневые струйки. Надолго дыхания у лекаря не хватило. Поперхнувшись, он громко закашлялся, во все стороны полетели брызги. Урс пил из кружки и почти не ощущал вкуса. Кислое, слегка терпкое винцо. Ничего особенного.
Откашлявшись, алхимик внимательно посмотрел на паренька. Бородатое лицо исказила страдальческая гримаса.
– Дам тебе один совет, Урс, – сказал Джордан. – Я не знаю, что они придумали, но… Нам лучше во всем сознаться. И покаяться. Тогда сбережем свои шкуры, и, может быть, если очень повезет, отделаемся заключением.
Поставив опустевшую посудину на пол, ученик ювелира не ответил. На хозяина дома он не смотрел. Вино неожиданно придало ему храбрости: признаваться в том, чего не совершал, Урс не собирался. Решение пришло само собой, за мгновение, как был сделан последний глоток. И от своего он уже не отступится. Лучше стать невинным мучеником, чем возвести на себя напраслину.
Он представил, как плюнет в лицо палачу и проклятому прево. А когда огонь начнет жечь его тело – он и тогда крикнет… Прокричит о своей невиновности так, что вся толпа, собравшаяся поглазеть на казнь, поймет – они были невинны. На небесах же Спаситель, который сам, полторы тысячи лет назад стал жертвой человеческой клеветы и подлости, примет его душу в объятия. Там, в Раю, где они все снова будут вместе: отец, мать…
При мысли об оказавшейся в тюрьме матери в глазах Урса потемнело от ненависти к ее мучителям. Пальцы сжались в кулаки. Как жаль, что у него нет арбалета. Он бы не стал тогда никуда уходить из этого дома. Засел бы здесь, и пусть 'дублеты' попробовали бы его отсюда вытащить! Погибнуть в схватке – гораздо лучше, чем попасть в лапы палачей. И благороднее. Отец с прадедом будут гордиться им, когда его душа окажется рядом с ними на небесах.
– У вас есть оружие? – спросил паренек. – Арбалет?
Он знал, что у алхимика должен быть какой-нибудь клинок – корд или тесак. Но в рукопашной схватке у него нет ни единого шанса забрать с собой хотя бы кого-то из стражи. Ему сразу прострелят ногу, и возьмут раненым. Ничего героического.
– У меня нет арбалета, – сухо ответил Джордан и приложился к бутыли. – Могу дать ланцет, болтун. Спустишь себе немного дурной крови. Когда я учился у… – он раскатисто отрыгнул и зажал сосуд с вином между коленями. – Впрочем, это неважно… Тогда в Берхингеме архиепископ устроил процесс над ведьмами и тамошними алхимиками. Всех признали виновными и сожгли. Так вот, после этого я с приятелем – мы были немного старше тебя – приготовили себе яд. Как раз для такого вот случая. Но потом, через несколько лет я понял, что самоубийство не выход. И выбросил порошок. Нееет, – с каким-то наслаждением протянул лекарь, – за жизнь я буду цепляться до последнего. Сознаюсь во всем, что мне скажут. Сделаю все, что они потребуют, – он приложился к горлышку, хлебнул. – Захотят, чтобы я на коленях прополз через всю Империю? Проползу!
Забулькало вино. Урс поднялся. Ему надоело сидеть и слушать опьяневшего алхимика. 'Может, взять у него нож? – думал он. – Подойти к прево, как можно ближе. Ударить со всей силы в брюхо! Нет, он же в кирасе. Тогда в горло. А потом пусть убивают'. Почувствовав нарастающее воодушевление, Урс с презрением посмотрел на хозяина дома. Тот, давясь, глотал темно-вишневую жидкость, обильно орошая вином зеленый дублет.
– Мастер, – начал Урс, – дайте мне нож. Самый острый.
Опустевшая бутыль упала на пол. Остатки тридцатилетнего вина выплеснулись из горлышка. Джордан тупо уставился на паренька. Он сильно опьянел и плохо соображал.
– Я лечу людей, а не убиваю их, – произнес врач наконец. – Ничего я тебе не дам. И вообще, – с трудом, покачнувшись, поднялся, – пора заканчивать. Идем… мальчишка. Нас ждут.
Не обращая больше внимания на Урса, он вышел из комнаты.
Их действительно ждали. Люди прево, которому надоело оставаться в неведении, как раз открыли калитку, когда из дому, путаясь в плаще, выбрался Джордан. Следом на расстоянии нескольких шагов, пряча за спиной найденный на кухне нож, шел ученик ювелира. С каждым шагом он чувствовал, как слабеет его решимость убивать. Ему опять было страшно.
– Эй, стоять! – крикнули им от ограды. – Не двигаться!
– Я отдаю себя в руки правосудия, – заплетающимся языком ответил алхимик. – Я хочу покаяться…
'Дублеты' зашевелились, заспорили, кому идти первым. Потом Фогерт вполголоса отдал команду, и в сад вошли двое с заряженными самострелами. Сделав всего несколько шагов, они остановились. Прицелились в застывших на дорожке лекаря с подростком.
Следом за стрелками пролезли еще стражники. Далеко они тоже не пошли – выставив перед собой алебарды, сгрудились за арбалетчиками. Кто-то одновременно испуганно и зло потребовал:
– Да зажгите вы наконец эти чертовы факелы!
Через несколько мгновений за оградой вспыхнули огни. Фогерт, а за ним еще двое вошли в сад.
Увидев прево, Джордан бросился к нему, споткнулся. Невнятно ругаясь, он еле удержался на ногах, нелепо размахивая руками. Двинувшиеся было навстречу 'дублеты' остановились в нерешительности. Арбалетчики испуганно вскинули свое оружие, но протолкавшийся к ним начальник, приказал:
– Не стрелять.
Стражники послушно сняли колдуна с прицела. Фогерт бесстрашно пошел вперед. Двое с факелами и обнаженными кордами сопровождали его.
– Мессир, – жалобно вскрикнул Джордан, кидаясь к служителям закона. – Мессир, каюсь…
Через мгновение он уже был перед Фогертом. Руки лекаря протянулись к знакомому, но прево отшатнулся. Что-то приказал. Стражники с факелами шагнули вперед. Оба спрятали оружие в ножны. Тот, что был слева от Джордана, ударил его в лицо, тот, что справа, саданул кулаком под дых. Громко охнув, несчастный лекарь повалился на колени. Затем его вырвало вином и желчью. Проблевавшись, он громко, совсем по-звериному завыл от боли и унижения.
Позади Урса раздалось глухое рычание. Огромный черный зверь выскочил из-под стены дома.
