Именно этого Малис и хотел все время – собственности. Я предполагал, что рано или поздно он заявит об этом открыто.
– Я рада, что все так закончилось, – сказала она, думая о том, что могла бы быть более счастлива, сложись все чуть по-другому.
Тамсин посмотрела на луну, подернутую дымкой, на вересковые поляны, на склоны холмов, сверкающие серебром. Она ехала очень медленно, стараясь оттянуть момент их окончательного расставания.
– Тамсин, – позвал Уильям.
Она повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Уильям дернул поводья и, подъехав вплотную к Тамсин, остановил гнедого посреди тропы и лицом к ней.
– Ты хочешь прекратить все это? – спросил он.
Тамсин чуть приподняла подбородок.
– Мы договорились покончить с этим недоразумением, когда освободимся от своих проблем. Что ж, теперь ты свободен.
Еще никогда ей не было так трудно говорить.
– Ты уверена?
Это было скорее утверждение, чем вопрос.
– Да. – Она не могла смотреть на него. – Ведь это именно то, чего ты хотел.
– А ты? Ты свободна?
Тамсин вздохнула, понимая, что ей никогда уже не быть свободной. Свободной от него, от той силы, которая притягивала ее к нему.
– Я нет, – пробормотала она наконец. – Но если ты хочешь прекратить женитьбу, как мы договаривались, по цыганскому обычаю… мы сделаем это утром. Если ты хочешь, – снова повторила она, даже не пытаясь скрыть своего отчаяния.
Уильям молчал, глядя на холмы. Потом он снял свой шлем, положил его на колени и провел пятерней по взъерошенным волосам.
– Да, как недавно выяснилось, у меня не было необходимости жениться, – сказал он и, немного помолчав, добавил: – Но теперь она есть.
Тамсин уставилась на него.
– Тебе нужно жениться?
– Да, нужно.
– У тебя… у тебя снова проблемы? – недоверчиво спросила она.
Уильям вздохнул и едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
– Я должен сказать тебе об этом прямо?
– Да, – выдохнула она, – скажи прямо.
– Останься со мной, – попросил он.
Ее сердце замерло.
– Остаться? С тобой? Навсегда?
– Да.
Уильям подвел своего гнедого ближе к ее лошади и прижался бедром к ее бедру. Он наклонился к Тамсин.
– Эти две недели я не думал ни о чем другом, – сказал он и, взяв за руки, притянул ее к себе. – Сказать по правде, я думал, что сойду с ума от желания обладать тобой, не имея при этом возможности прикоснуться к тебе.
Тамсин вздохнула, закрыла глаза и через несколько ударов сердца открыла их снова. Но страх был сильнее надежды. Она боялась, что, возможно, неправильно поняла его.
– Это твое вожделение заставляет тебя просить, чтобы я осталась с тобой, – тихо произнесла она.
– По сравнению с тем пожаром, который горит во мне, похоть – всего лишь ничтожный уголек, – сказал Уильям. – Я согласен, в моей жизни были моменты, когда я принимал вожделение за любовь. Но сейчас, прожив с тобой под одной крышей две недели, я начал понимать разницу. – Он притянул ее ближе и коснулся губами ее виска.
– Они очень похожи по своей природе, вожделение и… и любовь, – произнесла Тамсин. – Их легко спутать.
– Да. – Он скользнул губами по ее щеке. – Но только первое – это огонь в теле, а второе – огонь в душе.
Его губы были совсем рядом, так близко, что у Тамсин перехватило дыхание.
– И что же для тебя значу я?
– Ты? – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Ты для меня все. Даже больше.
Он нашел ее губы, обнял, прижимая к себе и сокращая то минимальное расстояние, которое еще оставалось между их лошадьми. Тамсин обхватила его шею руками и со всей страстью прижалась к нему, отвечая на поцелуй.
Вся в туманной дымке, залитая бледным лунным светом, волшебница-ночь окружала их царственной тишиной, словно даря им свое благословение. Один поцелуй следовал за другим, Тамсин отвечала на них, словно припадала к живительному источнику и никак не могла напиться из него. Она жадно черпала нежность в этих поцелуях, не беспокоясь о том, что источник может иссякнуть. В новом колодце всегда достаточно воды, и она прозрачна и чиста.
Уильям выпрямился, осторожно убрал с ее лба завитки волос и чуть улыбнулся той своей немного загадочной улыбкой, которую она так любила.
– Тамсин, – он обхватил ее лицо ладонями, – я не могу позволить тебе уйти ни сейчас, ни когда-либо вообще. Возможно, судьба помогла нам встретиться, она свела нас, но держишь меня ты, и именно ты владеешь моим сердцем. Сказать по чести, я никогда не думал, что наша женитьба – фарс и мы скоро расстанемся. Я вовсе не собирался отказываться от этого брака.
– Я тоже, – почти беззвучно сказала она и со всей присущей ей импульсивностью обвила руками его шею.
Лошади забеспокоились, зафыркали, попытались разойтись, и Уильям схватил ее за предплечья, чтобы помочь сохранить равновесие.
– Эй, – усмехнулся он, – ты сейчас упадешь в вереск.
– Падай вместе со мной, – предложила она вполне серьезно и подалась вперед, целуя его.
Его легкий радостный смех омыл ее волной восторга.
– Вереск – прекрасная постель для цыганки и ночного вора, – смеясь, сказала она, изумившись своей собственной дерзости.
– Моя красавица, – прошептал он, обнимая ее одной рукой за плечи. – Моя сладкая, милая, моя самая красивая цыганочка, остановись. Я не хочу, чтобы нашей первой постелью стал вереск, пусть и залитый лунным светом.
– Нет? – спросила она разочарованно.
– Нет. Зачем спешить, если мы можем заняться этим в нашей мягкой, теплой постели? Если, конечно, ты захочешь вернуться со мной в замок.
– Я захочу, – решительно ответила она.
Он улыбнулся, но вдруг, став серьезным, нежно провел пальцами по ее шее. От его прикосновений по всему телу Тамсин пробежала дрожь.
– Я обязательно разделю с тобой постель, – сказал он. – Но сначала мы должны скрепить наш брак клятвами, данными перед священником.
– Как хочет леди Эмма, – прошептала она.
– И как хочу я, – сказал он.
Уильям мягко привлек ее к себе, Тамсин прижалась щекой к его плечу.
– Когда я увидел, как Джок и Анна любят друг друга, как они произносят перед священником свои клятвы, я понял, что хочу того же – с тобой.
– И ты ни слова не сказал об этом, когда вернулся в Рукхоуп, – укоризненно сказала Тамсин. – Ты мог бы даже украсть меня, как Джок украл Анну. Я бы не стала возражать.
Уильям прижался щекой к ее лбу.
