родственник. Можешь сам потребовать, чтобы ей отключили аппаратуру, и она умрет во сне. Такой смертью праведницы.
– Нет, – возразил Ваганов, – так нельзя. Весь город теперь знает о том, что рядом с ней был этот Роберт Туманов. И еще Нина Константиновна всем об этом рассказала. Эта старая ворона, самая известная в городе сплетница. После этого я просто не могу приказать отключить аппаратуру. Все сразу поймут, почему я так поступил. Тебе сделать это гораздо проще. Ведь никто не знает, что мы знакомы уже больше двадцати лет.
– Хорошо. Мы выполним твою просьбу. Только цена у меня будет высокой.
– Деньги не имеют значения. Миллион, два, три? Сколько ты хочешь?
– Я не про деньги, – усмехнулся Бразилец, – опять ты меня оскорбляешь. Ты пойми наконец, что я не попрошайка. И не нищий. У меня к тебе деловое предложение.
– Какое? – Хаусман смотрел на лежавшие перед ним фотографии.
– Ты ведь большие суммы в офшорах держишь, как и всякий богатый человек, – сказал Ваганов, – а нам за наши грузы нужно делать часто переводы в разные страны Центральной Америки. Предлагаю тебе немного помочь своим знакомым. Ты переводишь деньги, а мы возвращаем их тебе на счет через каждые шесть месяцев с пятипроцентной надбавкой. По-моему, условия отличные.
– Десять, – сказал Роман Эдуардович, все еще глядя на фотографии.
– Как это десять? За шесть месяцев? Так не бывает.
– Десять и не меньше. Иначе потребую двадцать. И ты их должен будешь заплатить.
– Слушай, ты таким никогда не был. Откуда в тебе такая жадность?
– Десять процентов, – твердо сказал Хаусман, – и еще мы каждый раз будем оформлять деньги как кредит, который я вам выдал. Не обязательно лично тебе, но мне нужна будет солидная организация с недвижимым имуществом, которая сможет за тебя поручиться.
– Слушай, ты прямо настоящий капиталист. У тебя есть совесть?
– Нету. И у тебя ее нет, если такие фотографии мне показываешь и такими делами занимаешься. И у Ирины ее не было. Совести больше не осталось. Ее до конца использовали. Как соль. Она просто растаяла. И поэтому больше никогда про совесть меня не спрашивай. Если согласен на десять, то можешь дать мне первые адреса, куда переводить деньги. А я скажу, чтобы подготовили договора. И не забудь, что эти «Ромео с Джульеттой» должны умереть.
– Это я помню, – усмехнулся Ваганов.
Глава семнадцатая
Никогда не забуду того момента, как я стоял над телом Ирины. Она специально увела свою знакомую в соседний магазин, опасаясь, что та увидит и узнает меня, когда я буду выходить из бутика. Но все получилось так, словно сценарий заранее писался в какой-то дьявольской канцелярии. Все наслоилось одно на другое. Только мой ангел-хранитель в который раз оказался рядом. И мне повезло больше всех остальных.
Буквально в последнюю секунду, уже выходя из магазина, я посторонился, чтобы пропустить Виолетту Максимовну. И в эту секунду прозвучал выстрел. Он попал ей под сердце, и женщина, не издав ни звука, упала. Вторым выстрелом он убил моего телохранителя. Я достал пистолет, уже понимая, что следующий выстрел будет в меня. И два раза наугад выстрелил, еще не видя, кто именно в меня стреляет. Здесь меня очень выручил мой водитель, который был еще и моим телохранителем. Он тоже достал пистолет и стал стрелять, отвлекая их внимание. И тогда второй убийца дал автоматную очередь. А Ирина уже слышала выстрелы и бежала к магазину. Она увидела ноги Виолетты Максимовны и труп моего охранника и бросилась к нам. Я не увидел ее, чтобы остановить. Если бы это было возможно, я бы закрыл ее своим телом, даже ценой своей никчемной жизни. Прозвучала автоматная очередь, и я наконец заметил, откуда стреляют, и выстрелил туда несколько раз. Потом я узнал, что попал в голову убийце. А второй киллер, увидев, как к упавшей Ирине бегут несколько ее телохранителей, бросил винтовку и ретировался. Я первым подбежал к Ирине, и она успела меня узнать и улыбнуться. Последнее, что она видела перед собой, – было мое лицо. А потом она потеряла сознание. Мы положили ее в машину и увезли в больницу. Я, потерянный, стоял у магазина, даже не думая об опасности, которая мне угрожала. Просто стоял и смотрел на асфальт, где были пятна крови Ирины.
Рядом визжала перепуганная Нина Константиновна. Говорят, что после этого страшного нападения она осталась заикой. Наверно, это было справедливое наказание за ее характер. Благодаря этой сплетнице вскоре весь город узнал о том, что именно меня пыталась спасти Ирина, когда бежала к этому магазину. Я вернулся к погибшей Виолетте Максимовне. Мне неудобно сейчас об этом вспоминать, но я всегда чувствовал, что нравился этой женщине, хотя она никогда мне об этом не говорила. Она ведь знала, чем именно мы занимаемся в ее кабинете и зачем мы там уединяемся. Но ни разу даже не подала вида, что ей неприятны эти посещения. Она была настоящим другом и очень смелым человеком. Говорили, что у нее осталась дочь, но Маляров запретил мне видеться с ее дочерью. Я все еще думаю, что когда-нибудь освобожусь от бремени своего преступного прошлого и смогу навестить ее девочку, чтобы рассказать, какой честной и смелой была ее мать. Иногда я думаю о судьбах таких людей, которые погибают на невидимых фронтах непризнанными героями, о которых нельзя ни написать, ни даже вспоминать. Наверно, это неправильно. Наверно, нужно, чтобы люди знали своих героев. А с другой стороны, многие секреты до сих пор нельзя раскрывать, и поэтому многие герои уходят в небытие, так и остаются неузнанными и непризнанными. И даже их близкие родственники и друзья зачастую не подозревают, какой подвиг они совершили.
Я поехал в больницу, мне сделали какой-то укол. Видимо, я тоже был в состоянии шока. Потом я два дня провалялся словно в бреду, а когда наконец пришел в себя, то узнал, что Ирина находится в коме. Она так и не пришла в себя после двух тяжелых пулевых ранений. Слишком много крови они потеряла, слишком тяжелыми были ранения. Врачи даже не надеялись вывести ее из этого состояния. Я поехал на встречу с Маляровым, уже понимая, что совершил грубую ошибку, ничего не рассказав своему куратору.
Можете себе представить, как он меня встретил. Я никогда в жизни не видел его таким взволнованным, нервным. Он осыпал меня упреками, говорил, что я подвел всех, кто с нами работали, подставил Виолетту Максимовну, у которой осталась дочь, подставил Ирину, у которой остался сын. Рассказывал, что серьезно обсуждали вопрос о сворачивании всей операции и даже моей возможной ликвидации. Вот такие у нас были невеселые дела. Я молча слушал, понимая, что он прав. Мне не было оправданий. Наконец Маляров замолчал.
– Все правильно, – согласился я, – это мои ошибки. И я за все должен отвечать.
– Вы даже не представляете, какую бурю вы подняли и с каким трудом нам удалось вас отстоять, – сообщил Илья Глебович. – Можете даже считать, что вы родились во второй раз. В Министерстве внутренних дел настаивали на вашей немедленной ликвидации. Нам с трудом удалось уговорить их повременить с этим решением, хотя бы до конца нашей операции.
– У вас всегда ликвидируют проштрафившихся агентов? – мрачно поинтересовался я.
– Вы даже не подозреваете, что именно там произошло, – вздохнул Маляров. – У нас были два дня и две ночи такие интенсивные переговоры с руководством тридцать четвертого отдела МВД.
– Я не знаю такого отдела.
– Это недавно специально созданный отдел, который занимается исключительно внедрением профессиональных офицеров в преступную среду, – пояснил Маляров. – Этакая полицейская разведка в преступном мире. Раньше этим занимались в Главном управлении уголовного розыска, но потом было принято решение выделить профессиональных офицеров в отдельный отдел. Уголовный розыск и без того имеет многочисленную агентуру в среде преступного мира. Там каждый второй является информатором, а каждый третий платным осведомителем. Что касается офицеров-нелегалов, то это своего рода элита полиции, ее лучшие специалисты, которые работают нелегалами в преступной среде.
– То есть делают примерно ту же работу, что и я. Только зачем вы мне об этом рассказываете? Я не офицер полиции и не офицер ФСБ. Вы взяли меня за мою предыдущую биографию и решили сделать из меня самого известного криминального авторитета, банда которого будет действовать под вашим полным контролем.
– Вы меня не поняли. Мы двое суток просили сотрудников тридцать четвертого отдела не принимать в отношении вас никаких мер. Там есть подполковник Головко, который лично собирался вас застрелить. С
