Ни убежать, ни защититься.
Вдруг наконец воспитанницы разомкнули свой круг, и у моей койки появилась сестра Клер де Сазильи. Я была уверена, что она явилась восстановить порядок, прекратить вакханалию, облегчить мой позор и спасти меня, уверена… Но нет, ее улыбка растянулась в страшную ухмылку.
ГЛАВА 5Силы тьмы
Сестра Клер не выглядела старой – пожалуй, ей не исполнилось и сорока лет; она была всего на несколько лет старше матери Марии, но многие годы она тщательно рассчитывала каждый свой шаг, каждую ступеньку своей медленной карьеры – и все ради того, чтобы ей перебежала дорогу «эта артистка» благодаря деньгам и связям! И опять ей пришлось не один год вынашивать тайные планы; на ее простоватом лице можно было заметить усилие, с которым она заставляет себя терпеть.
Я стояла перед сестрой Клер, которая была ниже меня на две головы. Сильная, крепко сбитая, она была очень полезна во время полевых работ – не менее, чем лошадь или мул. Она получала от черного труда удовольствие, и ее часто заставали вскапывающей какую-нибудь грядку. Она любила ковыряться в земле; овощи, цветы, сорняки и другие растения она всегда вырывала с корнем, глубоко запуская при этом руки в почву. С резвостью горной козы она бегала по крыше, чтобы поправить там черепицу или погонять птиц, вьющих гнезда в дымоходе. Но счастливей всего она выглядела, когда работала в кузнице, в своей мокрой от пота рабочей робе, превращая раскаленные добела куски железа в гвозди.
Я никогда не видела, как сестра Клер улыбается, но когда та разговаривала или молилась – порой она крепко зажмуривалась, откидывала назад голову и довольно страстно молилась, – то на левой стороне рта приоткрывались края белесых десен, где, как кустики посреди снежного поля, торчали несколько грязновато-серых зубов. На лице ее выделялись близко посаженные, черные как ночь глаза, прикрытые ресницами, из-под которых вечно сочилась влага, стекавшая на щеки, покрытые сухой чешуйчатой кожей, которые зимой трескались и кровоточили. Губы ее всегда кривились каким-то язвительным изгибом, над которым крючковато нависал длинный и тонкий нос.
Она была…
Если, прогуливаясь по коридорам монастыря в дневное время, а еще лучше с факелом, кто-то из посетителей наклонялся, чтобы получше разглядеть резьбу на сером камне холодных стен, то на уровне пояса он мог заметить едва видимые красные отметины, то и дело встречавшиеся на их поверхности. То были следы крови и частицы плоти. Сестра Клер, проходя по монастырю, всегда погруженная в размышления или молитву, а может быть, обдумывая очередное наказание для своих питомиц, любила провести тыльною стороной ладони по шершавой поверхности стен. Это стало не просто средством умерщвления плоти, но и привычкой. Скорее всего такие прикосновения нравились ей. Косточки на кистях ее рук всегда были покрасневшими, в ссадинах; они наводили на мысль о мясе, только что разделанном кухонным ножом. Сестра Клер все делала с сокрушенным видом, на каждом шагу каялась. Она вечно плела интриги, причем весьма искусно. Как прирожденная фанатичка, она могла поверить во что угодно, и ей действительно удалось убедить себя в том, что правда на ее стороне.
Сестра Клер спала на тонкой подстилке, укрываясь тонким стареньким одеялом. Часто она переходила с подстилки на каменный пол кельи. Удивительно, что она вообще спала, ибо в швах ее ночной рубашки, скроенной из мешковины, таились крапивные стебли и черешки роз, огромные шипы на которых давно стали твердыми и почернели от ее крови. Когда она поворачивалась во сне на бок, те немилосердно ее кололи. Раны открывались вновь каждую ночь. Количество шрамов – мне вскоре предстояло услышать о них от человека, который сам их видел, – объяснялось тем обстоятельством, что сестра Клер спала так многие годы; шрамы, по словам очевидца, напоминали работу слепой швеи. Когда раны воспалялись, сестра Клер сама обмывала их святою водой и смазывала топленым свиным салом; а иногда, войдя в религиозный экстаз, предпочитала терпеть их нагноение.
Такова была сестра Клер, женщина, которой суждено было стать для меня символом ненависти, как и мне для нее.
Рядом с нею стояли смотрительница лазарета сестра Клотильда и сестра Екатерина. Я видела, как они вопросительно переглянулись. Затем сестра Екатерина – со дня ее пострижения не прошло и двух лет – уставилась на сестру Клер. Похоже, бедняжка не знала, что сказать, и продолжала недоуменно покачивать головой все время, пока сестра Клер допрашивала почти невменяемую Агнессу. Казалось, сестра Екатерина хочет спросить более опытную монахиню, как теперь вести себя и что следует предпринять. Затем послушница ушла. Немного помедлив, сестра Екатерина попробовала утихомирить младших девочек, но безуспешно.
Сестра Маргарита, конечно, тоже появилась в дормитории, хотя и не сразу; ей доложили об открытии, сделанном Агнессою, и в ответ она не нашла ничего лучше, как воскликнуть:
– Чудо! Истинное чудо! – а затем эта глупая, невежественная женщина упомянула имя Марии де Мерль, чем заставила тех девиц, кто еще сомневался, тут же воззвать к небу, моля о спасении, и немедленно изъявить готовность к борьбе с «силами тьмы», то есть со мной. (Недавно в женском монастыре, где-то в горах Тироля, трех девушек начали посещать видения, сопровождавшиеся появлением стигматов. У Марии де Мерль, имя которой было у всех нас на слуху, потому что воспитанниц постоянно заставляли молиться о ней, язвы в местах Пяти Ран Христовых появились едва ли не во время крестного хода в честь праздника Пресвятого Тела.)
Сестра Клер, явившаяся в своей сшитой из мешковины рубашке с пятнами крови вдоль швов, молча стояла в изножье моей койки в обществе моих гонительниц.
Я протянула к ней руки, беззвучно моля о помощи. Не знаю, что я сказала бы, если б могла; наверное, произнесла бы: «Спасите меня. Помогите!» Согнувшись, приняв едва ли не позу дитяти в материнской утробе, я сидела, держась за тонкие прутья низкой спинки кровати, похожие на тюремную решетку.
Вокруг слышался хор обвиняющих выкриков.
– Проснувшись, мы застали ее на Перонетте, – доложила одна из воспитанниц.
Сестра Клер приступила к расспросам:
– А куда пропала Перонетта? Она мне тоже нужна.
– Она убежала, и мы решили, что лучше позволить ей уйти, на случай, если…
– Найти ее! – распорядилась сестра Клер.
– А если она пошла к матери Марии?
–
– Расскажи еще раз, – велела сестра Клер одной из воспитанниц, –
– Да… Нет… Не обнаженными, – сказала одна из девочек, – но Елена клянется, что видела… – Тут бедняжка Елена, в сторону которой все посмотрели, словно поперхнулась словами, силясь выдавить их из себя; однако ее лепет заглушили голоса других девочек, поспешивших дать за нее показания.
– Елена говорит, когда ночная сорочка на Геркулине задралась на бедрах…
– Тогда она и увидела…
– Что у нее
Что они говорили? Кто говорил? Не знаю. Все голоса казались похожими один на другой.
– …А простыня, которой они были накрыты…
– …Мы сдернули ее с них, потому что знали, что вы захотите ее рассмотреть, ведь она служит доказательством того, что…
– Доказательством чего? – потребовала ответа сестра Клер и, прежде чем кто-либо отважился ответить, повторила, переходя на визг, тот же вопрос: –
