поле. Волк приготовил им отличный ужин, и сейчас они, наевшись, лежали в своих спальниках, глядя в звездное небо, а Волк танцевал среди сугробов.
— Я люблю этого парня, — задумчиво сказал Ричард.
— Я тоже. Но ты не видел его брата.
— А хотелось бы… — Внезапно Ричард изменил тему разговора. — Я начинаю забывать все, что с нами случилось, Джек. И я чувствую, что причиной тому мое огромное желание забыть. Слушай, а ты уверен, что с твоей мамой все в порядке?
Джек пытался трижды дозвониться Лили, но телефон в ее номере не отвечал. Не отвечал и офис отеля. Но Джека это не слишком беспокоило. Он верил, что все в порядке. Он застанет ее там. Больную… но живую! Он
— Да.
— Тогда почему она не отвечает на телефонные звонки?
— Думаю, Слоут проделал какой-то трюк с телефоном, — сказал Джек. — Но чувствую, что она там.
— И если исцелитель еще работает… — Ричард кивнул на Талисман, — ты… то есть… ты думаешь, она разрешит… разрешит мне остаться с вами?
— Нет, — пошутил Джек. — Она с удовольствием отправит тебя в сиротский приют. Не будь идиотом, Ричи, — конечно, ты останешься с нами.
— Но… после всего, что сделал мой отец…
— Твой отец, Ричи, — сказал Джек. — Не
— И ты не будешь напоминать мне…
— Нет, если ты хочешь забыть.
— Хочу, Джеки. Очень хочу.
Они мчались на восток, через Небраску и Айову…
К закату пятого дня они въехали в Новую Англию.
47. КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ
Вся их долгая поездка из Калифорнии в Новую Англию, казалось, слились в один бесконечный день и вечер.
С Талисманом происходили странные метаморфозы. Как только они покинули Калифорнию — он внезапно погас, и только на рассвете пятого дня вновь начал возвращаться к жизни…
«Оутли, — подумал Джек к концу шестого дня, — я должен показать Ричарду туннель и „Оутлийскую пробку“; кроме того, нужно сказать Волку, какой дорогой ехать…» но он не хотел видеть Оутли во второй раз, не находя в этом ни удовольствия, ни удовлетворения.
Волк вез их по шумному шоссе И-95, они уже достигли Коннектикута, и от Аркадия-Бич их отделяли всего несколько штатов. Теперь Джек считал каждую минуту, каждую милю.
В четверть шестого 21-ого декабря, спустя три месяца с того момента, как Джек отправился на запад, черный «кадиллак» свернул на гравийную дорогу, ведущую к гостинице «Альгамбра».
На западе закат играл калейдоскопом красно-оранжевой гаммы, переходящей в желтый… голубой… пурпурный. Ветви деревьев трещали под напором холодного зимнего ветра; деревья напоминали скелеты, неспособные вернуться к нормальной жизни.
Шины автомобиля трещали по гравию. По приемнику передавали записи «Криденс».
«Люди, знакомые с моим волшебством, — пел Джон Фогерти, — наполнили землю дымом».
Перед входом в отель «кадиллак» остановился. Близился конец дня; садилось солнце, окрашивая западное небо цветами славы.
Салон автомобиля наполнился слабым, невыразительным светом. Талисман мерцал… но его мерцание было тусклым, как умирающий костер.
Ричард медленно повернулся к Джеку. Его лицо было измученным и испуганным. К груди он прижимал книгу Карла Сагана «Мозг Брока», как будто она была чем-то хрупким и могла разбиться.
«Талисман Ричарда», — подумал Джек и улыбнулся.
— Джек, ты хочешь…
— Нет, — сказал Джек. — Подожди в машине, пока я не позову тебя.
Он открыл дверцу, собираясь выйти, потом оглянулся на Ричарда. Бледный и усталый, тот выглядел жалким.
Не задумываясь о том, что делает, Джек откинулся назад и поцеловал Ричарда в щеку… Ричард обвил руками шею Джека и на мгновение крепко прижался к нему. Потом он отпустил его. Оба при этом не проронили ни звука.
21 декабря мальчик по имени Джек Сойер стоял у кромки воды, сжимая в руках Талисман и смотрел на ночную громаду Атлантического океана. Именно в этот день ему исполнилось тринадцать лет, но он об этом не вспомнил. Он стоял, думая о своей матери. Собирается ли она включать в своей комнате свет? Он надеялся, что да.
Джек не сводил глаз с мерцающего Талисмана.
Лили тянулась изможденной, иссохшей рукой к выключателю. Она нащупала его и включила. Тот, кто увидел бы ее в тот момент, отвернулся бы. В последнюю неделю рак развивался все стремительнее, она весила сейчас не более семидесяти восьми фунтов. Скулы обтягивала похожая на пергамент кожа; коричневые круги под глазами стали почти черными, а сами глаза ввалились внутрь. Грудь исчезла. Руки выглядели бесплотными.
Но это было не все. В последнюю неделю у нее началась пневмония.
В ее ослабленном состоянии она, конечно, была первым кандидатом на любое респираторное заболевание, но здесь свою роль сыграли разные обстоятельства.
Некоторое время назад батареи в гостинице перестали работать. Она не могла наверняка сказать, как давно, потому что время для нее перестало существовать. Но с этого момента гостиница стала ледяным домом. Могилой, в которой она умирала.
Все это произошло тогда, когда она разбила рукой стекло, прогоняя чайку, похожую на Слоута. Очевидно, Слоут проделал еще и эту штуку. Все ушли.
Четыре дня назад — когда она не нашла в комнате ничего, что можно было бы съесть — она сползла с постели и медленно направилась к лифту. Она захватила с собой стул, используя его как опору при ходьбе, и одновременно для отдыха. Коридор длиной сорок футов она преодолела за сорок минут.
Она несколько раз нажимала кнопку вызова лифта, но кабина так и не пришла. Кнопка даже не засветилась.
Лили выругалась про себя и медленно стала опускаться вниз по лестнице.
— Эй! — крикнула она, тяжело опираясь на спинку стула.
«Наверное, они не слышат меня, хотя должны были бы», — подумала она, и снова крикнула что есть силы.
Никто не пришел. Телефон отключен. Гостиница превратилась в мавзолей. Но она не хотела умирать
