Однако его друг не собирался сдаваться так быстро. Он покачал головой:
– Нет, дружище, я тебе не отец. Но кто-то же должен назвать вещи своими именами, раз уж ты сам боишься посмотреть правде в глаза. Ты разрушил девочке жизнь.
– Что я, по-твоему, должен сделать? Жениться на ней?
– Нет, это было бы хуже всего.
– Я – настолько плохая партия? – криво усмехнулся Саймон.
– В общем-то, нет. Но сейчас? Не забывай, парень, за твою голову назначена награда.
На некоторое время воцарилось тяжелое гнетущее молчание, а потом Саймон глухо спросил:
– Ты тоже думаешь, что я преступник, да?
Макнелли отвел взгляд. – Я не знаю.
– Проклятие! – взорвался Саймон. Если даже старые друзья в нем сомневаются, сможет ли он доказать свою невиновность другим?
– Сам посуди, как это выглядит, – спокойно сказал Макнелли. – У тебя были какие-то дела с Миллером, об этом все хорошо знали, и имелись причины не любить его. А потом… Правда, что ты имел связь с его женой?
– Глупости, – вяло ответил Саймон. – Я едва знал ее. Кроме того, мне хватало заботы с…
– Знаю, знаю, старина. С Лаурой, – закончил за него Макнелли.
Когда Саймон вспоминал эту женщину и ее ребенка, сердце у него сжималось от сострадания. Сейчас произошло то же самое.
– К несчастью, это все только ухудшает, – сказал он. – Я не знаю, откуда пошел этот слух. Вообще, во всей истории есть что-то странное.
Он помолчал и добавил:
– Это был ее нож.
– Что, что? О чем ты? – не понял Макнелли.
– Когда я обнаружил Миллера, то увидел там ее нож.
Саймон, продолжая говорить, прошелся по сцене:
– На суде она сказала, что этот нож у нее незадолго до убийства украли. Славная такая вещичка, восточная. Маленький кинжальчик с рукояткой, украшенной драгоценными камнями. Миллер торговал такими. И Лаура всегда носила его с собой, пока этот кинжал не украли.
– Так, значит, она могла и сама прихлопнуть этого торговца? – предположил Макнелли.
– Не знаю, возможно. – Саймон подошел к своему другу. – Когда она вошла и увидала нас, то есть Миллера, то было, похоже, что она и правда оказалась потрясена. По крайней мере, думаю, я бы заметил, что она притворяется. А потом… В моей комнате обнаружили кошелек.
– Миллера?
– Да. Чертовски странно, правда? Можно подумать, я бы оставил деньги на виду, если бы сам их похитил. Как будто мне хотелось, чтобы меня поймали с такими уликами.
– Значит, ты их не брал?
– Конечно, нет!
– Тогда как они попали в твою комнату?
– Вот, я и хочу это выяснить, – Саймон посмотрел другу в глаза. – Ты мне поможешь?
– Как?
– Труппа будет проезжать недалеко от Кентербери.
– Святой Иисусе! – поразился Макнелли. – Ты же не собираешься вернуться туда?
– Я знаю, ответ на все загадки там, в Кентербери.
– Возможно, – Макнелли кивнул и подошел к приятелю. – Ладно, пойдем, дружище. Ты выглядишь чертовски усталым, да и не надо, чтобы тебя здесь кто-нибудь увидел. Я покажу, где можно спокойно отоспаться.
– Да, хотелось бы, – Саймон хлопнул его по плечу и направился следом. Надо как следует выспаться и отдохнуть. И может быть, только может быть, ему удастся забыть о Бланш и, тех коротких, но таких сладостных мгновениях, которые он пережил с нею прошлой ночью. Хотя в этом он очень сомневался.
На следующий день Бланш проснулась, чувствуя себя значительно лучше, чем можно было ожидать в подобной ситуации. Она окинула взглядом комнату, в которой, кроме нее, спала еще Катерина, и с наслаждением тряхнула головой так, что волосы густой волной рассыпались у нее по плечам. Какое восхитительное ощущение чистоты и свежести! Кажется, она заново родилась на свет. И пусть пришлось спать на полу, на одеяле, зато ей удалось провести ночь под крышей. В лучах солнца, проникавших сквозь толстые стекла, будущее казалось не таким мрачным, как вчера. Правда, она по-прежнему ничего не знала о людях, с которыми ее свела судьба, но они дали ей кров, не задавая никаких вопросов, и обещали помочь добраться домой. Она не совершила ничего плохого. Ничего; Если удастся добраться до деревни, где ее все знают, то ей, наверняка, удастся и оправдаться. И никогда больше на ее пути не встретится Саймон Вудли.
Бланш бросила взгляд на кровать, которую Катерина делила со своей костюмершей. Очевидно, для женщин это было вполне привычно, как привычны были для них и неудобства, связанные с частыми
