Матушка вспыхнула.
— Но тогда мне непонятно, что тебя нынче сюда привело? Удивительно, почему ты до отъезда ничего мне не написала!
— Времени не было. Я объясню. Но, Джемайма, я ни словом не обмолвилась о твоем… Мне так жаль…
Она примолкла.
Миссис Фортисквинс вздохнула:
— Я, конечно, глубоко скорблю. Однако, по крайней мере, это не застигло меня врасплох. Имея супруга намного тебя старше, такое событие можно предвидеть. Но довольно о моих печалях. Расскажи, что привело тебя в Лондон.
— Все понятно с двух слов. Я разорена. У нас с Джонни не осталось ни гроша.
— Кошмар, да и только, — ровным голосом отозвалась миссис Фортисквинс. — Как подобное могло случиться — расскажи, будь добра.
Матушке пришлось изложить всю нашу печальную историю. Миссис Фортисквинс, вначале принявшая новость с философским спокойствием, по ходу рассказа все более оживлялась. Посыпались вопросы о характере спекуляции, условиях аренды, выкупе залога — вопросы столь специфические, что мы не знали, как отвечать; в особенности ее интересовал дословный пересказ советов, данных мистером Сансью, а также финансовые обязательства, взятые на себя матушкой (от последних она пришла в ужас).
Ее любопытство явственно насторожило матушку, и та спросила:
— Как ты думаешь, мистер Сансью меня обманывал? Видишь ли, Джонни считает, раз его советы вышли нам боком, мне не следует больше иметь с ним дело.
— Полная ерунда. — Обернувшись ко мне, миссис Фортисквинс улыбнулась. — У ребенка развито воображение. Дорогая Мэри, я уверена, мистер Сансью был вполне честен. В такого рода спекуляциях всегда присутствует доля риска; ты и сама признавала, что он этого от тебя не скрыл.
— Вот видишь, Джонни. — Матушка торжествующе улыбнулась.
— Строительные спекуляции — дело чрезвычайно прибыльное, — объяснила миссис Фортисквинс, — но они же и разорили в последние несколько лет множество народу. Думаю, тебе обязательно нужно снова повидаться с мистером Сансью. Он посоветует, как вести себя в сложившихся обстоятельствах.
— Спасибо, Джемайма. Наверное, так я и сделаю. — Матушка продолжила: — Но в довершение наших несчастий, по прибытии сюда у нас украли весь багаж.
— Какой ужас, — невозмутимо отозвалась миссис Фортисквинс.
Наступило молчание. Убедившись, что продолжения не будет, матушка опустила глаза и проговорила запинающимся голосом (я сгорал от стыда):
— Пока не прибудут деньги за проданную мебель, нам не на что будет жить — у меня в кармане всего несколько фунтов.
— Очень рада слышать, что вы ожидаете денег. Кому, как не мне, знать, каково приходится, когда наседают кредиторы. Тебя это, может быть, удивит, но мне в настоящее время тоже трудно с деньгами: покойному мужу в последние годы изменило благоразумие, и он оставил мне существенно меньше средств, чем я ожидала. Если бы не это, я бы охотно тебе помогла.
При этих словах матушка не сдержалась и бросила на меня взгляд, в котором выразились разочарование и обида. Я стыдился за нее и одновременно негодовал на миссис Фортисквинс.
— Что ты будешь делать? — спросила та. — Наверное, тебе придется наняться гувернанткой?
— Возможно, — отвечала матушка.
— Только вообразить! — Лицо миссис Фортисквинс осветилось улыбкой. — До чего же странно поворачивается судьба! Ведь когда-то я была гувернанткой, а ты обожаемой дочкой состоятельного джентльмена. — Матушка не ответила на ее улыбку, и она слегка дернулась, словно собралась встать. — Но до чего же любезно с твоей стороны, что ты, как только добралась до Лондона, первым делом пришла меня навестить. Тем более что у тебя и без этого хлопот полон рот.
Поняв, вероятно, по ее голосу, что она считает визит оконченным, матушка сказала:
— Думаю, Джонни, нам пора.
— Как, дорогие, уже? — Миссис Фортисквинс встала и позвонила в колокольчик. Когда мы поднялись на ноги, она спросила с вялым любопытством: — Где вы остановились?
Опередив матушку, я быстро отозвался:
— В «Голден-Кросс», на Пиккадилли.
Матушка смотрела удивленно и испуганно. Я свел брови, показывая, чтобы она молчала.
Поскольку в комнату как раз вошла молоденькая служанка, наш обмен взглядами остался незамеченным. На пороге миссис Фортисквинс поцеловала матушку в щеку.
— Жду вас снова, в скором времени. — Перед последними словами она выдержала паузу, странным образом придавшую им противоположный смысл.
Мы спустились по лестнице, и горничная проводила нас к двери. Как только мы очутились на улице, матушка воскликнула:
— Джонни, зачем ты солгал?
— Она мне не понравилась.
— Это еще почему?
— С чего ей понадобилось, чтобы мы поверили мистеру Сансью?
— Перестань, Джонни. Ты не прав насчет мистера Сансью. Зачем ты сказал ей неправду?
— Мама, а ты не думаешь, что она может быть связана с тем, кто нас ищет, потому-то ей и нужен был наш адрес?
— Нет, Джонни, конечно нет. — Тут она заколебалась: — А впрочем, это нельзя исключить.
— Во всяком случае, проку нам от нее никакого не будет, так ведь?
— Вероятно, ты прав.
— Тогда, мама, объясни, о какой это «той ночи» упоминала миссис Фортисквинс? И о ком вы с нею толковали?
Она стиснула мне руку.
— Не теперь, Джонни. Пожалуйста; я обещаю, когда-нибудь ты все узнаешь. Только не надо выспрашивать сейчас. Мне не следовало брать тебя с собой, но я думала, она…
— Что она, мама?
— Я думала, она поможет если не мне, то хотя бы тебе. Ради других людей.
Глава 29
Слова матушки еще более подстегнули мое любопытство, однако она ничего к ним не добавила и обратно мы шли молча. Я обдумывал недавний разговор, стараясь найти объяснение, которое бы не противоречило ничему из мне известного; это было все равно что подбирать из связки ключ к замку. Что происходило в ту давнюю ночь, когда моя мать и миссис Фортисквинс в последний раз встретились? А что это за таинственная личность, о «скорбных обстоятельствах» которой она упоминала? А прежде всего что за тайна связана с моим отцом? И что чувствовала миссис Фортисквинс к моей матери… да и ко мне самому?
В гостиницу мы вернулись к легкому ужину, а затем пошли спать. (Когда я вслух заметил, что наша одежда невероятно грязная, матушка объяснила это условиями Лондона, где полным-полно каминов, которые топятся углем.) Моя первая ночь в Лондоне, на софе у нас в гостиной, прошла неспокойно из-за непривычных шумов: грохота повозок, стука лошадиных копыт по мостовой, выкриков сторожей, объявлявших часы; а на рассвете к этому добавились голоса уличных торговцев и звон церковных колоколов. Проснувшись еще затемно, я лежа прислушивался к звукам в гостинице и раздумывал о том, что сейчас происходит в Мелторпе. Встает ли Биссетт так же рано, как обычно, — одна в пустом доме? Проходит ли по дорожке скот, который гонят на пастбище? Открывает ли уже свою лавку мистер Пассант? Странно
