пригородов превратило его в современную столицу, и потому их возраст насчитывал сто-сто пятьдесят лет. Сооружались они разными методами, под разными углами, различными были и почвенные условия — и потому они мало сходствовали между собой.
Я шел вслед за своим спутником, и нам — хотя мы оба были невысокого роста, а я еще попросту не успел вырасти — приходилось пригибаться; от этого шея и ноги отчаянно ныли. Мистер Дигвид внимательно смотрел себе под ноги — и раза два наклонялся за монетой.
Многие из туннелей по форме напоминали внутренность яйца, с закругленным полом и потолком; наиболее просторные, построенные в Средние века, были шире и ровнее и имели посередине глубокую канаву, по краям которой вела узкая дорожка. Здесь шум воды почти что оглушал, хотя в других местах она струилась еле слышно, а кое-где дно покрывал только ил, вязкий или засохший.
— И это так легко достается? — спросил я своего наставника, когда мы шли по безводному туннелю, где могли слышать друг друга.
— Господь с вами! — воскликнул мистер Дигвид. — Всего-то нашел пока вот шиллинг и несколько медяков.
— Но мы же совсем недолго ищем.
— А сколько, по-вашему?
— Не знаю. Часы вы взяли с собой?
Мистер Дигвид рассмеялся:
— Часам здесь долго не выдержать.
— Полчаса мы пробыли? — предположил я.
Мистер Дигвид помотал головой:
— Часа два, пожалуй. Нет, много мы тут не наберем. Надо спуститься туда, где ил наслаивается — туда все вода и уносит. Но пробыть там мы сможем примерно час, не больше.
Я хотел попросить, чтобы он мне это разъяснил, как вдруг заметил темную тень, проворно шмыгнувшую под ногами, подальше от света фонаря. Потом другую. И еще одну. С ужасом я догадался, что это такое может быть, но меня смущала их величина.
Видя мой испуг, мистер Дигвид сказал:
— Да, это крысы.
— Такие огромные?
— Бурые крысы. Домашние — они другие.
— А они опасны? — воскликнул я.
Мистер Дигвид рассмеялся:
— Лучше остерегаться. Укус у них ядовитый. Но на человека они обычно не бросаются. Если только он не порезался. Чуют запах крови на расстоянии.
Я с трудом сглотнул комок в горле, стараясь побороть панику, вызванную мыслью об острых как ножи ядовитых зубах. Но если Джоуи сумел совладать со страхом, то я должен выказать не меньшую храбрость.
Мы продолжали идти вперед, и теперь я отчетливо ощущал, что мы постоянно движемся под уклон. Я установил, что наиболее глубокие туннели были, как правило, и самыми древними, в них хуже всего пахло, и там всюду подстерегали предательские ловушки: кирпичная кладка узких дорожек по бокам во многих местах сделалась от времени податливой и легко крошилась под подошвами, так что поверхность пола была изрыта глубокими выбоинами, где ничего не стоило споткнуться. А потерять равновесие здесь, где поток был глубокий и быстрый, было равносильно неминуемой ужасной гибели.
Мало-помалу я начал ощущать другой запах, отличавшийся от едкого серного зловония, к которому уже кое-как принюхался, и скоро понял, что этот запах исходит от реки — давний тяжелый запах, напомнивший мне стоячие пруды, которые меня так завораживали в детстве. Теперь различные проходы раздались в ширину, наподобие речных потоков близ устья, и вода текла посередине, оставляя по краям завалы ила и грязи. Свет фонаря уже не отражался от влажных стен, а растворялся в открывшемся впереди непроницаемом мраке.
— Здесь можно задержаться, только пока отлив, — объяснил мистер Дигвид. — И не дольше.
Так вот почему для работы выбирались именно эти часы!
— Волной заливает низко расположенные туннели, — продолжал мистер Дигвид. — Бывает, и не ждешь. Многие здесь угодили в ловушку — и все потому, что за временем не следили. С отливом тоже может не поздоровиться.
Мы взялись за работу, и вскоре я понял, почему в одиночку тут было не справиться: в отличие от участков, расположенных выше, здесь, в обширных зловонных топях, где канализационная система соприкасалась с Темзой, орудовать приходилось иначе. Если на достаточно покатой поверхности все отбросы смывались непрерывным течением и монеты застревали в щелях и трещинах, то здесь, напротив, постоянное действие отлива нагромождало слои процеженного грязного ила. И тут — на осыпающемся кирпичном поддоне, покрытом скользкой мерзостью, где кувырнуться было легче легкого, — мы и должны были трудиться в полной темноте, со всей возможной поспешностью.
Мистер Дигвид показал, в чем состоят мои обязанности: нужно было держать фонарь, пока он разгребал ровно отглаженные наслоения вязких отбросов, похожие на песчаную отмель в час отлива. Теперь он орудовал граблями, процеживая грязь через сито и временами выуживая из нее монету. Иногда он принимался тыкать в тот или другой холмик, а я должен был направлять фонарь согласно его указаниям. Подцепив какой-нибудь предмет — обломок ржавого металла, жестяную табакерку, ложку, — он отбрасывал его в сторону. Меня поразила зоркость, с какой мистер Дигвид замечал монеты и прочие штуки, моему зрению недоступные; со стороны это казалось делом простым, но он, надо полагать, обладал особой сноровкой, которой я был лишен начисто, хотя у меня было два глаза, а не один.
Работа была тяжкой и малоприятной. Вода вилась водоворотами вокруг наших ног, а когда мы переходили через русло на другую сторону, достигала колен; часто мимо нас проплывали дохлые кошки, собаки, крысы и всякая прочая гадость. Было очень сыро и зябко, скрюченная поза доставляла большие неудобства и даже боль. А помимо всего этого, невероятно досаждала жуткая вонь.
Отдавая мистеру Дигвиду безусловное первенство в отыскании монет и других находок, похороненных в тине, я был очень доволен собой, когда заметил торчавший немного поодаль металлический предмет, который явно ускользнул от его внимания. Я указал на него, мистер Дигвид кивнул и улыбнулся, как бы давая понять, что видел его и сам, однако на мое предложение его подобрать отрицательно мотнул головой со словами:
— Ил слишком глубокий.
Я выразил недоумение, поскольку это место по виду ничем не отличалось от других, и сделал шаг вперед, но мистер Дигвид удержал меня своим крючком.
— Тут совсем не то, что раньше, — сказал он и, наклонившись, ткнул в тину граблями, которые, к моему удивлению, погрузились на несколько футов. Мистер Дигвид улыбнулся: — Кирпичная кладка тут осела. Гляньте, непрочная, как имбирный пряник. А еще под ней пустоты. Туда просачивается ил, и потому кажется, будто она крепкая.
Я со страхом подумал, с какой легкостью мог угодить в ловушку.
— М-да, — веско заключил мистер Дигвид. — Тут всякий раз приходится в оба глядеть.
Далее он пояснил, что даже в наиболее глубоких проходах земля трескается и оседает, и потому вся сеть канализационных стоков медленно всасывается топкой глинистой почвой Лондона. И даже здесь, где, по моим представлениям, опускаться было ниже некуда, земля уходила у нас из-под ног.
Скоро, помимо холода и крайней усталости, меня начал мучить голод. Я понятия не имел, как долго мы тут пробыли — несколько часов или целую ночь, но припасов мы с собой не взяли, и я догадывался почему: от одной мысли о еде к горлу подступала тошнота.
Мистер Дигвид, очевидно, догадался о том, что у меня на уме, и сказал:
— До прилива еще далеко, но я вижу, вы притомились, и потому сейчас пойдем наружу.
Я был рад это услышать, и мы повернули обратно, пробираясь к туннелям, расположенным выше. Но внезапно, не успели мы вступить в какой-то новый проход, пламя в наших фонарях сникло и задрожало, словно от нехватки воздуха.
Мистер Дигвид, шедший впереди, оборотился и спокойно заметил:
