Я наблюдала, как индеец шагнул к коленопреклоненной четверке. Сорвав с плеч Просперо пурпурную мантию, он наступил мокасином ему на хребет, толкая его вниз, в грязь. Послышался треск, но я не знала, то ли это хрустнул позвоночник, то ли передние зубы наткнулись на камень или торчащий корень. Похоже было, что пятый незнакомец вот-вот сотрет герцога – теперь уже по-настоящему свергнутого – в порошок. Оставшиеся пальцы жертвы судорожно цеплялись за траву.
Прочим досталось тоже, и словами, и на деле.
Наконец всадник что-то скомандовал, и четверо разбойников, вскочив, выстроились в ряд и снова упали лицом вниз. Они стояли во влажной тени, готовые бежать за нами, а мы выбирались на лошади из зарослей на ослепительно белый берег.
Всадник был Пятиубивец, и он отвез меня к Сладкой Мари, усадив позади себя на лошадиную спину.
49
Зеркальное озеро
Добравшись до берега, мы направились к югу и скакали долго-долго, прежде чем отвернуть в сторону, через травянистые дюны и далее, в глубокую тень. Перед поворотом на восток Пятиубивец остановился. То же сделали и четверо разбойников, застыв на полосе прибоя в значительном удалении от нас. Они отвернулись от нас, в первую очередь от меня. Опустились на колени. Наклонив головы, они словно бы наблюдали, как море слизывает их следы, уничтожает всякие свидетельства того, что мы здесь побывали.
Пятиубивец не сошел с лошади, а повернулся, так что я впервые разглядела его при ярком солнечном свете. Кожа у него была красная, как только что обожженный кирпич, на высоких скулах не менее гладкая, чем на спине. О, но его лицо! Темные глаза смотрели из глубоких-глубоких орбит. Черты красивые и правильные, но настолько застывшие, что жутко было смотреть. Это была не красота, а… стойкие ее остатки; мне вспомнилось, как я однажды нашла на подоконнике высохшую стрекозу и восхитилась ее панцирем, тонкой текстурой крыльев и яркими красками, все еще не померкшими. Правда, тело Пятиубивца сохраняло гибкость и силу – я убедилась в этом, так как на ходу должна была волей-неволей крепко держаться за похитителя.
Когда Пятиубивец обернулся, я поняла, что он собирается обратиться к четверым, стоявшим на коленях. Судя по всему, он задумал взять у них платок или другой кусок материи, чтобы завязать мне глаза; но тут он заметил желтую полоску, обернутую вокруг моего запястья – талисман богини Саланго. Он отвязал материю и, догадываясь как будто о ее колдовском предназначении, все же использовал как повязку на глаза. Я и в самом деле перестала видеть, желтизна материи поглотила желтизну солнца. Только после этого Пятиубивец пустился в глубину материка.
Немного проехав, мы остановились у источника, журчание которого напомнило мне о том, что я очень хочу пить. Пятиубивец снял с меня повязку, и я увидела в стороне шекспировских персонажей, которые, предпочтя воде спиртное, молча передавали по кругу бурдюк. Они сидели ко мне спиной. Ясно чувствовалось приближение какой-то большой волны; меня наполняла сила, рожденная от ведьминого глаза. Разбойники были напуганы смертельно, но я не связала это со Сладкой Мари (что было глупо – теперь это ясно); правда, я понимала, что шайка противных природе оборванцев знает о ведовстве. Их предводитель, во всяком случае, знал о нем точно.
Пятиубивец взял у меня саквояж и вывалил его содержимое на землю, где предварительно устроил что-то вроде подстилки из листьев кокколобы, которые срезал с подпорки. Это было не праздное любопытство; скорее, он оценивал мое имущество, чтобы о нем отчитаться. Он развязал разноцветные тряпочки и нашел предметы, упакованные туда на случай, если я отыщу Селию, – ингредиенты чар, которые я собиралась на нее наложить. Часть их относилась к западному ведовству и к stregharia, ценимому мною виду колдовства. Другие принадлежали к вуду – кора каскары, почки коммифоры, буквица, семя айвы, спирея и так далее. Все это ради удобства перевозилось в измельченном виде, а для хранения служили обрезки ткани и различные склянки. Конечно, при мне было дополнение к книге, которую я тогда составляла. Это был альбом удобного формата, в кожаной обложке. Там имелись образцы флоры и фауны, недавно мною обнаруженные – листья, фрагменты шкурок и так далее, – а на страницы я занесла заклинания, которые могли понадобиться, чтобы разорвать любовные чары, ослабить их или перенести на другой предмет и тому подобное. Кроме того, как обычно, в книге содержались мои размышления. Пятиубивец просмотрел записи. Не знаю, умел ли он читать, но, когда мы опять садились на лошадь, он, казалось, знал, что я собой представляю; раньше я уже показывала глаз, а во время езды я из робости прижималась к его спине своей перевязанной грудью и тем, наверное, еще больше себя выдала.
Мы прибыли на поляну. Я не имела понятия, где мы находимся, знала только, что к юго-востоку от того места, где меня посадили на лошадь. Об отсутствии же деревьев я судила по тому, что солнечные лучи падали вниз свободно, а не просачивались сквозь листву. К тому же дышалось здесь легче, чем в лесу. Наконец я осталась без повязки – да, тут была поляна, но не обычная.
Перед нами лежал недавно расчищенный участок саванны, но, когда мои глаза привыкли к освещению, я разглядела, что земля была черной – от пожара, происшедшего не далее трех месяцев назад. Каким-то образом пожарище имело безупречно круглую форму – на обрамлении, состоявшем из карибской сосны, лавра и гибридного ясеня, не виднелось никаких следов огня. Имелись, конечно, и могучие пальметто, и папоротник, и адиантум, и мелкие травы, и молодые деревца. На обожженной земле пасся длиннорогий скот, стадо в десять голов. Но о них я вскоре забыла. Странный луг служил каймой источнику или известняковой чаше, где сияла вода такой ослепительной голубизны, что я уставилась на нее как зачарованная.
Голубая и неподвижная. Совершенно неподвижная. В самом центре поляны, похожая на плоский сапфир. Среди бассейна находился остров, густо заросший темной зеленью. Это были концентрические круги – саванна, бассейн и остров.
По ту сторону поляны, в стене леса, виднелась вторая росчисть, поменьше; здесь Пятиубивец поставил свою лошадь, рядом с еще четырьмя. Выйдя вновь на обожженную пожаром землю, я поняла, что наш путь лежит на остров в середине этого слишком прозрачного бассейна – на воде качался плот из кипарисовых досок. На нем мы поплыли, отталкиваясь шестом, по сапфировому озеру; подобного я не видела никогда в жизни.
Как уже говорилось, озеро было прозрачное, в глубине виднелось дно. Там, на ложе из белого песка, покоились раковины, и камешки, и… предметы не столь подходящие к случаю: винтовка и бледные сучья, разломанные и сваленные в кучу, – теперь я готова поспорить, что это были кости. По песчаному дну пробежала тень; я подняла взгляд и заметила летавшего кругами грифа. Я стала высматривать рыбу, но не обнаружила ни единой. Какова глубина воды – пятнадцать футов, пятьдесят? – я не знала. Не знала также, откуда она вытекает.
Но вскоре я забыла и об этом, потому что на берегу, где толпились кипарисы и виргинские дубы, увешанные мхом, меня ожидали явления еще более необычные. Я говорю о живых существах, невидимых,
