Мрак перед глазами понемногу расступился (проспала я довольно долго, так что масло в лампе выгорело до конца), и я увидела Элайзу при свете луны. Скрюченную голышом. У меня на груди. Повторю, что сгустилась она лишь наполовину. Различимая словно бы сквозь театральную марлевую завесу, она по мере уплотнения становилась все тяжелее.
И страх, и поза актрисы ввергли меня в ступор. Скоро я поняла, что в состоянии дышать, и втянула в себя воздух, опасаясь уже не воды, а исходившего от Элайзы благоухания, но…
Погодите, позвольте оговориться: сон порой покидает нас наподобие медленного отлива, non? При пробуждении мы, бывает, приходим в себя не сразу… Так вот, я никак не могла очнуться полностью, сознание возвращалось по частям, по частям возвращалось и ощущение собственного «я», но…
Поясню: я собирала себя воедино наподобие того, как чуть раньше мы с Мамой Венерой проводили инвентаризацию моего сундука. Внутренности дали о себе знать в форме бунта – в желудке крутило, будто в сливной раковине. Вот мои глаза – на месте, хотя и вылезающие из орбит; вот нос и рот – противятся агрессивной вони; вот они, ноги, – одна, вторая, дрыгаются всей своей длиной; вот руки, кисти рук. На каждой руке по десять пальцев, которыми я усиленно шевелю. Сначала правая рука, потом левая, но у меня чуть мозги не поехали на сторону, когда я обнаружила у себя… дополнительную, сверх норматива, конечность – третью руку.
Приставленную ко лбу козырьком – защитить от света правый глаз. Попыталась ее сдвинуть – без толку. Быть может… быть может, это одна из двух знакомых мне рук – моих рук, но, казалось, не совсем моя. Я ее отлежала, она затекла от неудобной позы – и теперь по ней бегут мурашки. Довольно знакомое ощущение, надо сказать.
Увы, это не так.
Именно в эту минуту Элайза Арнолд с улыбкой пояснила:
– Пришла тебе я руку протянуть.
После этой реплики она, очевидно, ожидала смеха в зале, но рассмеялась она одна. Ее хохот зазвякал, будто заржавленный колокол, и становился все громче, а она – все тяжелее.
Держа руку в колючем кулаке, она поднесла ее мне к лицу. Синяя, холодная, окоченевшая, вся в черных волосках, с распухшими суставами, рука ткнулась мне в ямку под шеей. Словно намереваясь меня задушить. Однако сил ей не хватило. И жизни тоже. Если выразиться точнее, рука была мертва – мертва и отделена от владельца в двух или трех дюймах выше запястья.
Объяснения и извинения, разумеется, последовали – в свой черед. Объяснения нехотя дала Элайза Арнолд. А извинения, самые прочувствованные, потоком полились из-под черной вуали. Мама Венера, разбуженная моим воплем, поспешила, сколько могла, с лампой в руке, на переполох.
Вскоре мне стало понятно, что Мама Венера – с помощью Розали – наслышана о Славных Десницах.
Они прочли либо скопированный мной отрывок у меня в книге, либо первоисточник – историю, рассказанную Себастьяной. Ей – на ее шабаше в Париже, в канун Революции – пришлось изрядно натерпеться от старой карги – взломщицы, проживавшей в Булонском лесу, которая долгое время использовала Десницы для свободного проникновения в парижские дома, обдирая до нитки тех немногих избранных, кто купался в роскоши.
Розали, владевшая лишь начатками познаний во французском языке, похитила у Эдгара словарь, и вместе с Мамой Венерой они кое-как разобрались в записи, и тогда Маму Венеру осенила блестящая (по ее словам) идея, которую она решила незамедлительно включить в намеченный план. Оставалась мелочь – раздобыть руку убийцы. За помощью Мама Венера обратилась… угадайте, к кому?
Едва успокоившись после того, как тщетно молотила по воздуху, пытаясь скинуть с себя призрак, в результате лишь замочив руки по локоть, я пулей соскочила с постели. Элайза укрылась в темном углу, где смиренно выслушивала град обвинений из уст Мамы Венеры. Я схватила книгу и, раскрыв ее, начала перечислять причины, по каким мы не можем и не должны применять Славную Десницу (не последней из них было и мое нежелание делать это).
– Ох, детка, – заметила Мама Венера, выслушав мою пространную речь на языке моих снов, – ну и чепуху ты мелешь. Лопочешь, будто индианка какая.
– Да это же по-французски, дурища, – вставила Элайза Арнолд. – Язык, на котором говорят во Франции.
– Пускай так, но ты-то на слух хоть что-то в нем смыслишь?
– Когда выпаливают скороговоркой, то нет, – призналась актриса.
Ко мне вернулось хладнокровие, и я перешла на английский:
– Во-первых, требуется рука убийцы, добытая во время лунного затмения. В этих краях было недавно затмение? – Не дожидаясь ответа, я продолжила: – И я очень сомневаюсь, что эти… мощи, – я подразумевала отвратительный придаток, валявшийся на полу, – действительно являются рукой убийцы.
– Это, ведьма, и есть рука убийцы, – пояснила Элайза Арнолд. – Мертва всего месяц, а лишила жизни не кого-нибудь, а собственную мамочку. Voilà![60]
– Собственную мамочку? – переспросила я. – В иных случаях, как мне кажется, это вполне обосновано.
Мама Венера громко фыркнула и заметила в свое оправдание, что Розали вычитала в книге (а там было написано именно так): мол, для успешного функционирования Десницы фактор затмения предпочтителен, однако отнюдь не обязателен.
– Верно, – согласилась я, – но с подобной штукой… Alors, écoutez [61]. – Тут я процитировала им свою книгу: – «Замаринуй руку в глиняном кувшине, положи в маринад соль, длинный стручковый перец и селитру; пусть настоится недели две».
– Ай-яй-яй, две недели?
– Да, – подтвердила я. – Две недели. И еще: «Потом высуши руку в духовке вместе с вербеной, а еще лучше провяль на солнышке летом».
