– Привет! – говорю я и вежливо целую их обоих.
– Вот это да! – вопит Сьюзи и вытаскивает картину в старой позолоченной раме. – Не может быть! Потрясающе!
Она переводит восторженный взгляд с Таркина на Фенеллу, а я с любопытством заглядываю через ее плечо. Скажу вам откровенно – я не впечатлена. Во-первых, картина выцветшая – в болотно-зеленой и коричневой гамме; во-вторых, на ней просто лошадь, стоящая посреди поля. Что, не могли нарисовать лошадь, скачущую через препятствие или вставшую на дыбы? Или лошадь, галопирующую по Гайд-парку с девушкой в шикарном платье (типа тех, что показывают в фильме «Гордость и предубеждение»)?
– С днем паденья! – хором тянут Таркин и Фенелла. (Еще один пунктик. День рождения они называют днем паденья, после того как… впрочем, очень уж скучно объяснять почему.)
– Потрясающе! – с энтузиазмом говорю я. – Очень красиво!
– Правда же? – радуется Таркин. – Посмотри, какая палитра.
– М-м… да, – киваю я.
– А какие мазки! Удивительно тонкая работа. Мы были буквально потрясены, когда увидели эту вещь.
– Да, на редкость красивая картина, – зачем-то хвалю я эту мазню. – Смотришь на нее, и хочется нестись верхом на коне по холмам и полям!
Что за
– Ты ездишь верхом? – спрашивает Таркин, глядя на меня с некоторым удивлением.
Верхом я ездила один раз. Это была лошадь моей кузины. Я упала и дала себе слово никогда больше не садиться на этих тварей, но в этом я ни за что не признаюсь Мистеру Лошадь Года.
– Раньше ездила, – смущенно улыбаюсь я. – Да и то не очень хорошо.
– Уверен, ты сможешь снова сесть в седло. – Таркин так и сверлит меня взглядом. – А охотой ты не увлекаешься?
Господи, я что,
– Слушайте, – говорит Сьюзи, с любовью прикладывая картину к стене. – А может, примем по чутке перед выходом?
– Конечно! – быстро подхватываю я, отворачиваясь от Таркина. – Отличная идея.
– Да, – вторит Фенелла, – у вас шампанское есть?
– Где-то было. – Сьюзи уходит на кухню, и в это время звонит телефон.
Я захожу в гостиную и снимаю трубку:
– Алло?
– Здравствуйте, могу я попросить Ребекку Блумвуд? – спрашивает незнакомый женский голос.
– Да, – безмятежно отзываюсь я. На кухне Сьюзи открывает и закрывает дверцы шкафов, и я думаю, есть ли у нас шампанское помимо того, что осталось от полбутылки, выпитой нами на завтрак…. – Слушаю вас.
– Миз Блумвуд, это Эрика Парнел из банка «Эндвич», – сообщает голос, и я столбенею.
Черт, та тетка из банка! Господи, они же послали мне письмо, а я так ничего и не предприняла. Что сказать? Быстро, что сказать?
– Миз Блумвуд? – повторяет Эрика Парнел.
Так, вот что я скажу. Мне известно, что я слегка превысила лимит, и в ближайшие дни я намерена принять меры. Да, подходит. Принять меры – это внушительно. Ну, поехали.
Я приказываю себе не паниковать и убеждаю себя, что банковские служащие – тоже люди. Делаю глубокий вдох и… одним плавным, неожиданным для себя самой движением кладу трубку.
Несколько секунд я смотрю на замолчавший телефон, сама не веря в произошедшее. Зачем я это сделала? Эрика Парнел знает, что говорила со мной. И она может перезвонить прямо сейчас. Да наверняка уже гневно набирает номер!..
Быстро сую аппарат под диванную подушку. Вот, теперь она меня не достанет, я в полной безопасности.
– Кто звонил? – спрашивает Сьюз, входя в комнату.
– Никто, – отвечаю я, а у самой коленки трясутся. – Ошиблись… Слушай, а давай не будем дома пить, пойдем в бар!
– Давай! – соглашается Сьюзи.
– Зачем дома сидеть?! – продолжаю трещать я, уводя ее от телефона. – Пойдем в какой-нибудь хороший бар, выпьем по коктейлю, а потом поедем в «Тераццу».
На будущее, думаю, надо взять за правило включать определитель. Или отвечать с иностранным акцентом. Или вообще сменить номер. Точно!
– Что происходит? – спрашивает Фенелла, появляясь в дверях.
– Ничего! – слышу свой голос. – Идем выпить по «чутке», а потом сразу на «жин».
Господи, только этого не хватало! Я становлюсь такой же, как и они!