были украшены. Я специально старалась сделать это помещение как можно более негостеприимным. От самого побеленного потолка ниспадали тяжелые камчатные портьеры черного цвета, подвешенные на бронзовом стержне так, чтобы приглушать шаги незваных гостей и произвести на них гнетущее впечатление, лишив всякого желания интересоваться убранством других комнат. У тех, кто попадал сюда, оставался небольшой выбор: страдать от нарастающего удушья либо сделать шаг вправо и поскорее войти в кабинет.
Именно там нам иногда, увы, приходилось принимать чужаков. Мы слишком разбогатели, чтобы позволить себе игнорировать окружающий мир, и деловые отношения неизменно требовали новых контактов. Но контора благодаря моим усилиям выглядела так, что лишь самые отчаянные оптимисты, способные видеть жизнь в исключительно розовом свете, дерзали явиться туда повторно.
Чтобы посетители чувствовали себя неуютно, я обставила комнату неудобной мебелью. Невероятно жесткие кресла, заказанные в том же Портленде у мистера Корея, не имели подлокотников, а их спинки были вдвое ниже, чем обычно. Два из них, с подпиленными мной лично коротенькими ножками, я поставила рядом с черным письменным столом орехового дерева — таким широким, что докричаться через него до собеседника было ничуть не легче, чем через пролив, отделяющий Флориду от Кубы. А если гость все-таки медлил с уходом — ну что ж, тогда в дело вступал череп.
Вообще-то, Бедный Йорик, как мы прозвали его, соединялся с бронзовой подставкой, удерживающей от заваливания набок длинный ряд томов со сводом законов, относящихся к морскому праву. Когда нарушитель нашего спокойствия никак не хотел уходить, Йорика снимали с полки и водружали на стол, поближе к докучливому посетителю. Однажды, когда наш конкурент по спасательному бизнесу осмелился угрожать Каликсто шантажом, тот не нашел ничего лучшего, как обратиться к черепу за советом, называя его «дедушкой». Незадачливый пройдоха тут же обратился в бегство. В конторе имелись и другие диковинки, отпугивавшие незваных гостей. К примеру, наша Мэрион.
Пожалуй, она производила самое сильное впечатление… Впрочем, отчего же в прошедшем времени? Она производит его до нынешнего времени — с тех самых пор, как ее доставили к нам в застекленном гробу камфорного дерева. Каликсто даже не «спас» ее самолично, а выкупил у другого моряка, в свое время нашедшего сию морскую деву в Макао.
Она лежит в гробу, обитом внутри красным бархатом. Рост ее составляет около четырех футов. Волосы, некогда рыжие, ниспадают со сморщившейся головы на плечи, ветхие руки сложены на груди, как в страстной молитве, ладони сжаты на уровне сердца — впрочем, возможно, она старается ими прикрыть иссохшие сосцы. На лице у нее тоже застыло молитвенное выражение — отсюда и ее имя,[239] и традиционно присущий Деве Марии покров, защищающий нашу морскую деву от солнца. Ее кожа кажется не то закопченной, не то просоленной. Сейчас уже трудно сказать, каким способом ее подвергли мумификации, однако чешуя Мэрион еще не утратила своего блеска.
Она появляется в области бедер: чешуйки там совсем маленькие, искрящиеся, как алмазная крошка, но ближе к хвосту они увеличиваются. Конечно, наша Мэрион — не настоящая русалка. Во всяком случае, я так считаю. Проверить это не представляется возможным, потому что при заключении сделки о продаже Каликсто поклялся никогда не вынимать деву из гроба, и нарушать эту клятву мы не хотим. Возможно, мы действительно смогли бы убедиться, что имеем дело с искусной работой какого-нибудь восточного хирурга, который скрытыми стежками и прочими приемами, известными таксидермистам, соединил в одно два разных существа. Но стоит ли тревожить морскую деву ради такого открытия? Зачем попусту тешить любопытство и выведывать ее секреты? Jamais.[240] Поступить так было бы глупо. Непочтительно и неучтиво.
Ведь мы очень уважаем нашу Мэрион. До такой степени, что иногда выкатываем ее из угла, где она обитает, разворачиваем лицом к вышеупомянутым стульям, приподнимаем омофор, укрывающий ее лицо, словно вуаль, и представляем нашим гостям. И тогда, по милости этого морского божества, они быстро уходят — и те, кто просто задержался, и те, от кого мы никак не могли избавиться.
Увы, мне пришлось воспользоваться услугами Мэрион в тот злосчастный день, когда я выглянула из окна башни, чтобы сквозь сияющие на солнце портреты умерших от чумного поветрия увидеть входящую в порт нашу «Сорор Мистика». Обычно ее появление радовало меня, но в тот день я почему-то пригляделась и увидела, как на причал спрыгивает Каликсто, а за ним следует Люк. Странно: прежде Каликсто, как заправский капитан, никогда не покидал шхуну первым.
Я взяла подзорную трубу и увидела троих одетых в черное господ, стоявших на пристани, как надзиратели. Кэл и Люк подошли к этим зловещим фигурам, а потом, к моему вящему неудовольствию, все пятеро направились вдоль по Кэролайн-стрит к нашему дому, то есть к Логову. Позади них шли еще какие- то люди — небольшая толпа.
Я спустилась к Леопольдине, которая работала в мансарде, и спросила ее, не догадывается ли она о причинах подобного парада.
— Нет, — отвечала та. — Я послала их к отмели Сомбреро-шоул, они должны были находиться там. — При этих словах она отняла подзорную трубу от изменившего очертания глаза и добавила: — Все должно идти своим чередом, я гадала на это.
— Нам лучше спуститься, — возразила я. Так мы и поступили.
Когда Каликсто, Люк и гости в черном вошли — большая часть толпы расселась на ступеньках нашего крыльца, выказав при этом оскорбительную, на мой взгляд, дерзость, — так вот, когда они прошествовали через вестибюль и появились на пороге кабинета, мы встретили их втроем: я, Леопольдина и Мэрион.
— Джентльмены, — обратилась я к ним после того, как они кивнули и приподняли шляпы, — не желаете ли присесть?
Двое из людей в черном сели. Пока они тщетно пытались обрести равновесие, третий попятился на два шага от Мэрион и бросил взгляд на меня. Он явно хотел что-то сказать, но губы его не слушались. Я улыбнулась в ответ, но при этом передвинула в сторону череп, оперлась об угол письменного стола, приподняла брови над верхним краем синих очков и мысленно приказала Каликсто:
«Говори».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Мы не только тщательно отшлифовали и довели до совершенства способы предсказания кораблекрушений, но умели оценить — посредством практикуемого Леопольдиной «внутреннего видения», дополненного изучением гороскопов, — состояние терпящего бедствие судна, то есть степень… бедственности, что ли, его положения. Определить, какая опасность ему грозит и удастся ли нам благополучно его спасти. А также есть ли ради чего стараться. Поэтому нам удавалось избегать чересчур опасных ситуаций и не связываться с грузами, приносившими лишние хлопоты. Правда, лишь до того дня, о котором идет речь.
— Так вы говорите, рабы? — спросила я.
Я присела на угол письменного стола и погрузила пальцы в глазницы Бедного Йорика, чтобы вызвать еще большее замешательство у троих незваных гостей и сбить с толку того из них, кто остался стоять. Похоже, он был главным и явно намеревался выступить с речью от лица остальных. Сначала мне показалось, что вид Мэрион достаточно повлиял на него, но потом я заметила, что ему хочется проникнуть
