между божеством и призраком. Еще раз добавлю: называйте меня так, как вам заблагорассудится. Мне это в высшей степени безразлично.
На пятую ночь, во время второго чтения заклинаний, я проснулась от голоса Грании. Он звучал в абсолютной тишине. Прежде я лишь слушала, ибо еще не набрала достаточно сил, чтобы обнаружить свое присутствие. Но теперь я собралась предпринять первый шаг: очень уж мне захотелось… Мои друзья закончили читать, и было заметно, что ритуал утомил их. Даже Леопольдина устала. Она заметила мое присутствие, но ничего не сказала Грании, боясь обмануться и зря обнадежить ее. В ту ночь моя троица очень старалась утешить ее. Они говорили, что Грания, как и они сами, уже сделала все возможное, что пора покончить с этим, то есть с заклинаниями и мертвецами, поскольку первые не действуют, а вторые вот-вот начнут разлагаться. В особенности вдова. Дело в том, что мухи, проникшие в помещение, отложили личинки в уязвимые места тела — в глаза, рот и так далее. (Моряк, к счастью, оставался свежим и упругим, как живой.) Охваченная горем Грания не поддавалась на уговоры и собиралась прочесть заклинания еще дважды, как положено, а если понадобится, без их участия и помощи. Именно поэтому я услышала только ее голос — и, клянусь, трудно представить себе нечто более странное, нежели это пробуждение, этот медленный переход от смерти к бодрствованию. Итак, я вернулась на землю, исполненная решимости проявить себя.
Сама ли я выбрала молодого моряка? Пожалуй, да. Потом, значительно позже, мы часто смеялись над этим, и я говорила, что стала очень послушным духом: мне было велено явиться «в пристойном и благообразном виде», и я не дерзнула ослушаться. Тот моряк и вправду был очень пристоен и благообразен, несмотря на то, что смерть уже несколько дней делала свое черное дело. В общем, на пятую ночь после того, как мои друзья начали магический ритуал призывания меня из потустороннего мира, я очнулась — не знаю, по своей воле или нет, — в теле юного матроса. Прежний владелец этого тела искал смерти, а я желала обратного. Я слышала голос Грании, но не имела сил полностью овладеть телом матроса и управлять им, смотреть его зелеными глазами, говорить его красивым низким голосом, передвигаться с помощью его, увы, день ото дня слабеющих мышц — то есть делать все, что я с легкостью могу делать теперь, невзирая на ухудшающееся состояние тел, принимающих меня «на постой». Когда они становятся совсем никудышными, я возвращаюсь обратно в вечность, где засыпаю в ожидании нового призыва.
Итак, пятая ночь прошла. К счастью, мне повезло, и моя возлюбленная не раздумала продолжать чтение заклинания.
На шестую ночь все повторилось. Я проснулась. Опустилась на землю. Проникла в тело матроса. Услышала, как Грания читает заклятия — на сей раз грустно и нерешительно, чего я не замечала за ней прежде. Неужели она потеряла надежду? Впоследствии я узнала, что этого не случилось, но сама мысль придала мне силы, и я заставила покойника поднять веки — однако лишь для того, чтобы увидеть обтянутую белым платьем спину Грании, покидающей комнату.
Там горели всего лишь лампа да несколько свечей, и в их свете я увидала, что вдовы рядом со мной больше нет. Моряка Грании оставили еще на один день. И я поняла: теперь или никогда. Я начала с костей и продвигалась далее к мышцам, стараясь овладеть всем телом матроса. Вскоре мне удалось встать, покачиваясь. Это была я — точнее, это был он — или, еще точнее, это был его труп, причем обнаженный, потому что Грания омывала и умащивала его благовониями, чтобы подготовить к моему пришествию. Вскоре я поняла, что моя неловкость относится исключительно к телу, не затрагивая душу; вначале я двигалась довольно неуклюже. Я осмотрелась чужими глазами и поняла, где нахожусь. А затем чужими ушами услышала — да, именно услышала — слезы Грании. Там. Внизу. На первом этаже.
И я пошла туда, где моя подруга с трудом сдерживала рыдания. Вниз по лестнице. Я помедлила в темноте у двери нашей комнаты и прислушалась. И… О, если бы сердце матроса было наполнено кровью и продолжало биться, оно бы разорвалось на части — такую грустную и протяжную похоронную песню пела Грания.
В тон ей, будто бы откликаясь на этот горестный плач, прозвучал тихий скрип открываемой двери, когда морячок, то есть его тело… нет, когда я сама вошла в спальню. Полная луна, поднявшаяся высоко над горизонтом, заливала комнату голубым сиянием. Наверное, именно из-за этого Грания светилась, когда медленно вставала с постели, чтобы раскрыть мне объятия и прошептать, что я вернулась домой.
ЭПИЛОГ: CAUDA PAVONIS
Моя возлюбленная сожалеет лишь об одном в моем нынешнем состоянии, вынуждающем меня брать взаймы чужие тела: я всегда говорю чужим голосом. Поэтому Грания предпочитает читать написанные мной слова — она говорит, это помогает ей слышать меня. Оттого я и написала эту книгу — прежде всего для нее, но в будущем и для тебя, неведомая сестра.
Будущее…
Enfin, после урагана мы еще какое-то время прожили в Логове ведьм. Около года. Однако остров невыразимо изменился, и нам не нужны пророчества, чтобы понять, какое ему уготовано будущее.
Мы больше не занимались нашим промыслом, словно дух предприимчивости затонул вместе со шхуной «Сорор Мистика». К тому же это занятие перестало приносить такой доход, как раньше. Флорида стала одним из американских штатов, а ее побережье заселяется все плотнее — значит, здешние воды вскоре будут хорошо изучены, описаны и нанесены на карты в мельчайших подробностях. Хорошие лоции, а также железные дороги, пересекающие наши северные равнины, и пароходы, заменившие парусные суда, непременно уменьшат число кораблекрушений. Да будет так. «Вот ведь он, прогресс», как говорит Грания Берн.
Куда хуже другое: Леопольдине было видение, что вскоре Флориду, как и другие, все более разъединяющиеся североамериканские штаты, ожидают бедствия войны. Лео видела все так явственно! Именно это обстоятельство и заставило нас решиться на отъезд. И хотя Лео не может сказать точнее, когда разразится война, у нас нет сомнений, что она уже на пороге. Когда начнутся сражения, появятся целые легионы неупокоенных мертвецов. Этого счастья мне не нужно, нет уж, merci bien, лучше поскорее уехать, хотя в последнее время мертвецы перестали меня тревожить так, как бывало прежде. Никто из моих близких тоже не хочет стать свидетелем военных действий и жить в грядущем царстве смерти. А потому мы решили уплыть отсюда.
Куда? Alors, я не участвовала в обсуждении наших планов и не знаю всех подробностей. Мы с Гранией плывем в Бостон, чтобы там подняться на борт парохода «Хариклея» и отплыть в Англию, в портовый город под названием Грейвсенд, неподалеку от Лондона. Когда мы доберемся туда, нам надо выбрать, куда двигаться дальше — в ее Ирландию или в мою Францию. Мне вообще-то все равно, так что решать предстоит моим близким. Определиться будет непросто, потому что Леопольдина очень хочет поселиться в Лондоне, а Грания по-прежнему относится к англичанам с презрением; между тем Каликсто и Люк хотели бы обосноваться во Франции, на побережье, и вновь связать свою судьбу с морем, потому что бывших моряков не бывает. On va voir.[269] Но куда бы мы ни отправились, мы будем вместе. Это мы решили твердо.
Моя троица позднее также направится в Бостон, где мы должны с ними встретиться. Им еще предстоит опечатать наше Логово ведьм, затем передать «Гекату» в руки некоего негоцианта из Каролины, а потом отправиться дилижансом на север. «Персефону» мы сдали внаем Лемюэлю Корбейлю, причем довольно дешево, хотя договор аренды оставляет за нами полное право взять шлюп обратно, если мы захотим вернуться на остров. Но мне кажется, что последняя страница нашей островной жизни
