крест, а его командир — нет?
Мы, солдаты, знаем, как это делается. Один за всех, говорят командиры, и этот самый «один» всегда начальник, старший по званию. Когда воздали должное начальникам, можно слегка обласкать и нас, серую скотинку. Если Железным крестом награждают солдата, то он обязательно рисковал собственной головой. Мы, фронтовики, без особого почтения относимся к наградам командиров. Тыловикам они еще могут показаться героями, нам — никогда. Офицерские награды вручаются, так сказать, по совокупности деяний подчиненных, то есть нас, простых солдат. В целом против такой системы никто не возражает, хотя ее несправедливость известна всем. Разве тут поспоришь? Бывают, конечно, исключения, иные офицеры по- настоящему умеют командовать и воевать. К сожалению, я чаще встречал таких офицеров, которые не заслуживали своих наград.
Я не очень высоко ценю награду, которую мне вручат лишь через несколько месяцев. Награждение во многом зависит от случая, и некоторые по-настоящему храбрые солдаты не получают орденов или медалей. Это относится главным образом к нашим погибшим товарищам. Я знал многих отважных парней, сражавшихся в рукопашных боях под Рычовом, а также участвовавших в других сражениях в конце войны. Они были вполне достойны наград, но не получили их, потому что командиры понесли большие потери личного состава или потому, что в их подразделениях командиры менялись так часто, что не смогли вовремя аттестовать геройские действия своих подчиненных. Порой мне встречались офицеры, которые специально не отмечали подвиги своих солдат, чтобы их заслуги приписать себе. Такова солдатская доля: ты всегда зависишь от мнения о тебе командира, и тебе повезет лишь в том случае, если совершишь выдающийся подвиг и попадешь при этом на глаза высокому начальству. Такое случилось с одним из моих друзей: он удостоился Рыцарского креста. Я сделал в дневнике записи об этом случае весной 1944 года, в дни нашего отступления, когда мы шли по таким глубоким болотам, какие я больше никогда в жизни не встречал. Мы тогда отступали к Бугу, с берегов которого нас позднее перебросили в Румынию. Отступление продолжалось несколько месяцев, и за это время погибло много моих товарищей. С некоторыми из них мне надолго пришлось расстаться, потому что они получили ранения и, слава богу, были отправлены в тыл.
Сегодня, получив известие о награде, я впервые выпил спиртного. У всех поднялось настроение, мы долго болтали на самые разные темы и, как следствие, поздно легли спать.
Когда мы возвращаемся после сеанса в нашу хату, то с порога ощущаем какой-то необычайно вкусный запах. Это хозяйка вместе с Катей приготовила для нас сюрприз — овощной суп под названием борщ. В его состав входит капуста, помидоры и, конечно, консервированная говядина. Вкус у борща бесподобный.
Пауль Адам так и увивается за Катей. Им явно приятно находиться в обществе друг друга, они часто смеются. Я подхожу к ним и вижу, что Катя показывает ему какие-то фотографии. Среди них два рисунка карандашом.
— Кто это? — спрашиваю я, и лицо Кати тут же принимает серьезное выражение. Она что-то отвечает мне, но я ее не понимаю. Пауль уже неплохо научился говорить по-русски и поэтому объясняет мне, что это портреты ее братьев. Они сейчас на войне. Один из них нарисовал автопортрет и портрет брата, он считается неплохим художником.
Затем Катя неожиданно начинает плакать. Она проклинает войну, вскидывает вверх руки и повторяет:
— Война капут!
Бедняжка! Мы тоже хотим, чтобы эта война поскорее закончилась, но кто знает, сколько придется ждать до ее конца?
Катя проходит какое-то расстояние вслед за нами и машет рукой. Мы видим ее фигурку до тех пор, пока наша машина не скрывается за поворотом. Грузовики выезжают из деревни и останавливаются в естественном укрытии, в неглубокой низине. Звуки боя становятся громче. Мы спрыгиваем на землю и ждем дальнейших указаний.
Перед нами неожиданно появляются несколько танков «Т-34». Они всего в нескольких сотнях метров от нас, въехали на гребень холма и ведут оттуда огонь по деревне. Стремительно, как лесной пожар, до нас доносится новость о том, что враг прорвал линию обороны наших пехотных и горнострелковых подразделений и накрыл наши артиллерийские расчеты на высотке в нескольких километрах от деревни. Советские войска устремились в образовавшиеся бреши нашей линии обороны и в данный момент, наверное, берут в плен немецких солдат.
Наши штурмовые орудия и танки появляются у нас за спиной. Начинается бой с советскими бронемашинами. Танки «Т-34» становятся удобными мишенями. Вскоре мы подбиваем двадцать «тридцатьчетверок», потеряв при этом всего два своих танка. Остальные русские танки торопливо отступают.
Ближе к полудню в бой вступают панцергренадеры. Нам приходится пересекать участок открытой местности. Враг уже ожидает этого и встречает нас яростным огнем артиллерии и пулеметов. Мы оказываемся в настоящем аду. В дополнение ко всему нас начинает утюжить вражеская штурмовая авиация. Наши танки быстро устраивают дымовую завесу. Мы же лежим на земле без какого-либо прикрытия, мечтая о том, чтобы хотя бы куда-нибудь зарыться или уползти в безопасное место.
Земля дрожит от бесконечных взрывов. Отовсюду слышатся мучительные стоны и крики раненых, призывающих на помощь медиков. Устремляемся вперед с одной-единственной мыслью: поскорее бы найти какое-нибудь убежище в этом кромешном аду. Хотя нам удается избежать перекрестного артиллерийского огня, мы понимаем, что смерть подстерегает нас повсюду. В любую секунду мы можем стать жертвами пулеметной очереди или выстрела из противотанкового орудия.
Пули свищут у меня над головой, а на снегу с шипением остывают осколки снарядов. Кожей лица ощущаю волну жара и снова бросаюсь на землю. К несчастью, ударяюсь подбородком о стальной кожух пулемета, который при падении соскальзывает с моего плеча. На несколько секунд теряю сознание, но затем быстро вскакиваю на ноги и, повернув направо, бегу туда, где заметил небольшой бугорок с плоской вершиной, засыпанный снегом. Пули с противным свистом впиваются в землю у меня под ногами. Судорожно пытаюсь вспомнить, сколько раз за последние недели я бегал вот так, под дождем вражеских пуль. До сих пор мне везло, и с божьей помощью я оставался жив и невредим. Повезет ли мне на этот раз?
Поступаю так, как обычно: бегу, согнувшись в три погибели, движимый страхом в любой момент получить пулю или осколок. Мне кажется, будто мое тело заряжено электричеством. Чувствую, как по спине пробегают волны тепла. Пот струится по лбу и заливает глаза. Время от времени я бросаюсь на землю и прижимаюсь к ней, втягивая голову в плечи, как черепаха. Понимая, что так будет безопаснее, оставшееся расстояние преодолеваю ползком. Затем снова вскакиваю и бегу дальше, закинув пулемет на плечо. Мне кажется, что проходит целая вечность, прежде чем я достигаю цели — заснеженного бугорка. Здесь я нахожу некое подобие укрытия.
Со всех сторон по-прежнему слышатся крики раненых, не способных передвигаться самостоятельно. Они лежат на распаханной взрывами земле, истекая кровью.
Большинство из них умирают от переохлаждения, так и не получив медицинской помощи. Замечаю Вилли Краузе, лежащего в луже крови в десяти шагах от меня. Он уже мертв. К его спине привязан станок пулемета Фрица Хаманна. Неподалеку умирает от смертельной раны юный панцергренадер из отделения Дрейера. Из головы у него течет кровь, он тщетно пытается дотянуться до станка своего пулемета. Я своими
