Пол Кристофер
«Ересь ацтеков»
Джеффу и Дерилден Такер, добрым друзьям из Рока, последним представителям старой породы
ПРОШЛОЕ
1
Брат Бартоломе де лас Касас из Ordo fratrum Praedicatorum, ордена святого Доминика, услышал приближение гигантской волны еще до того, как ее увидел. Из разорванного штормом мрака возникла стена воды, подобная завывающему дикому зверю, она неуклонно подбиралась к корме нагруженного сокровищами галеона «Дева Мария Заступница». Брюхо волны было черным, как царившая вокруг ночь, громадные, мертвенно-зеленые плечи устремились вперед, над ними возвышалась косматая голова, окутанная белыми хлопьями пены и солеными брызгами, которые швыряли в нее призрачные щупальца ветра.
Волна выросла над кормой стонущего корабля, точно падающая стена, она толкала галеон, и тот летел вперед, словно щепка в распухшей от дождя канаве. Клокочущий водоворот поднимался все выше и выше, заполняя собой темное небо над охваченным ужасом монахом, и вдруг набросился на корабль, будто пронзительно вопящий, разъяренный демон моря. И в этот момент брат Бартоломе понял, что его жизнь подошла к концу.
Он ждал смерти, беспомощно скорчившись на палубе вместе с другими пассажирами, севшими на корабль в Гаване. Среди них был сын губернатора, юный дон Антонио Веласкес, который направлялся домой в Испанию, чтобы получить там образование, достойное молодого человека из знатного рода. Несколько членов команды отчаянно сражались с ураганом, пытаясь спустить на воду маленькие лодочки, закрепленные над грот-люком, в то время как остальные сгрудились на баке. Никто не захотел оставаться внизу в такую жуткую погоду — уж лучше увидеть приближение своей судьбы, какой бы ужасной она ни была, чем запереться внутри протекающего, темного гроба и ничего не знать.
На них обрушились потоки дождя, обрывки стакселя[1] громко хлопали на яростном ветру, тросы и снасти стучали по рваной парусине, точно градины по барабану. Остальные паруса превратились в лохмотья, утлегарь[2] полностью отвалился, а бушприт превратился в обломки.
Где-то внутри корпуса наверняка появилась пробоина, потому что «Дева Мария Заступница» с каждой минутой двигалась все медленнее, а на корме плескалась вода. Плавучий якорь оторвался, и теперь лишившийся управления корабль несся вперед, подгоняемый в спину ветром. Грот-мачта стонала и скрипела, море безжалостно набрасывалось на борта. Все знали, что галеон не продержится и часа, не говоря уже о том, чтобы пережить ночь.
Брат Бартоломе повернул голову как раз в тот момент, когда над кораблем нависла огромная смертоносная волна, и у него осталось одно короткое мгновение, чтобы попытаться спасти себя и свой драгоценный груз. Когда на него набросилось злобное чудовище, он, почти не задумываясь, рухнул на мокрую палубу и крепко вцепился в якорную цепь, которая валялась между лебедкой и кнехтом.
Волна с громоподобным ревом налетела на корабль, и тут же из самого нутра галеона раздался еще более жуткий звук — громкий пронзительный скрежет, когда киль налетел на скрытую под водой линию рифов и с грохотом сел на мель, застряв между двумя невидимыми рядами коралловых челюстей. «Дева Мария Заступница» замерла на месте, а в следующее мгновение грот-мачта с громким треском рухнула и утащила за собой в бушующее море реи и перекладины.
Не встречая на своем пути препятствий, волна промчалась по палубе, поглотила замершую от ужаса команду, уничтожила все лодки и погребла брата Бартоломе под тоннами удушающей воды. Она попыталась расцепить его руки, увлекая за собой тяжелую сутану, но ему удалось не разжимать пальцы до тех пор, пока огромная зеленая стена не унеслась дальше. Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, и сразу понял, что остался единственным живым существом на палубе. Всех остальных смыло за борт, кроме юного дона Антонио, который лежал, точно сломанная детская игрушка, запутавшись в снастях и кофель-нагелях кофель-планки[3] фок-мачты. У него была пробита голова, и серое вещество вытекало из-под капюшона. Широко раскрытые глаза невидяще уставились в неприветливые небеса. Для него уже не будет школы в Испании.
Брат Бартоломе оглянулся на корму, но увидел только стену из непроглядного мрака. С трудом встав на колени, он начал поспешно стаскивать черную сутану, понимая, что, если окажется за бортом, промокшая ткань утащит его на дно и ему придет конец. Как только он избавился от сутаны, без всякого предупреждения налетела вторая волна.
На этот раз монах не успел ухватиться за якорную цепь, его подбросило, потом перевернуло в воздухе и отшвырнуло на спутанные снасти на носу корабля. Он ударился головой о поручни и почувствовал обжигающую боль, когда обломок дерева вонзился ему в горло, а в следующее мгновение брат Бартоломе перелетел через леер и так стремительно погрузился в воду, что жесткие кораллы ободрали ему спину и плечи. Придавленный огромным весом, монах ничего не смог сделать, когда волна сорвала с него остатки одежды и потащила по дну. Он заставил себя задержать дыхание и, дико размахивая руками, начал всплывать на поверхность, подняв вверх лицо.
Наконец ему удалось вырваться из жуткой хватки волны, и он принялся жадно, глубоко дышать, одновременно выплевывая морскую воду. Но на него тут же набросилась следующая волна и потащила вперед и вниз, так что он не успел набрать воздуха перед тем, как его поглотила стихия. Брата Бартоломе снова швырнуло на дно, и он почувствовал, как жесткий песок и кораллы впиваются в кожу, но сумел выбраться на поверхность и сделать новый мучительный вдох.
Когда на него налетела четвертая волна, он вдруг почувствовал под собой не кораллы, а песок на поднимающемся полого вверх дне, и ему почти ничего не пришлось делать, чтобы выплыть на поверхность. Брат Бартоломе споткнулся и из последних сил двинулся к берегу, когда море с шипением откатилось назад, причем течение было таким мощным, что монах рухнул на колени. Он пополз, снова поднялся и на подгибающихся ногах, охваченный отчаянием, устремился вперед, подсознательно понимая, что еще одна волна, такая же могучая, как первая, может отнять у него жизнь в тот момент, когда спасение уже совсем близко.
Брат Бартоломе снова споткнулся на предательском песке, цепляющемся за ноги, и чудом сумел сохранить равновесие. Он сделал шаг, потом еще один, моргая в потоках косого, слепящего дождя. Впереди, на границе широкого светлого пляжа, виднелась более темная линия веерных пальм и кокосовых деревьев, чьи стволы гнулись под порывами ревущего ветра и потоками дождя. Не успевшие созреть плоды срывались с веток и, подобно пушечным ядрам, с громким стуком падали на землю. Брат Бартоломе задыхался, ему казалось, будто ноги превратились в неподъемные гири, но, по крайней мере, он выбрался из безумного, пытавшегося утащить его за собой прибоя, с оглушительным ревом бушевавшего за спиной.
Монах с трудом поднялся по песчаному склону. Наконец он оказался над местом кораблекрушения и повернулся, чтобы посмотреть на море. Он без сил опустился на колени, обнаженный, если не считать превратившихся в лохмотья льняных чулок и нательной рубашки. Брат Бартоломе все еще был напуган до смерти, но, глядя в пронзительно вопящую ночь, заплакал от облегчения. По милости Божьей и благодаря
