«Теперь я могу спать. День настал. Наконец я смогу уснуть, укрыться под мягкими покрывалами рядом с Майклом».
Глава 32
Выло слишком холодно, чтобы выйти из дому, но зима была не властна над Нью-Йорком. И если маленький человек хотел встретиться в траттории, значит, так и должно быть.
Эш не имел ничего против прогулки. Ему не хотелось быть одному в пустынных комнатах в башне, и он был твердо уверен, что Сэмюэль уже идет ему навстречу. Никто не сможет заставить его повернуть назад.
Он радовался толпам на Седьмой авеню, устремившимся в ранних сумерках к ярким витринам магазинов, заполненным щедро раскрашенным восточным фарфором, великолепными часами, изящными бронзовыми статуэтками, шерстяными коврами и шелком – всеми сокровищами, которые выставлялись на продажу в этой части города Пары спешили на обед, чтобы поспеть к началу концерта в «Карнеги-холл» и послушать молодого скрипача, ставшего мировой сенсацией. У билетных касс выстроились длинные очереди. Модные бутики еще не закрылись. Снег падал мелкими хлопьями, и казалось, ему не удастся покрыть ни тротуары, ни асфальт на проезжей части – помешает непрерывный поток машин и человеческих ног.
Нет, это вовсе не плохое время для прогулки. Это плохое время для попытки забыть, что ты только что обнимал друзей – Майкла и Роуан – в последний раз и неизвестно, когда встретишься с ними снова.
Разумеется, они не знают, что таковы правила игры – жест, которого требовали его сердце и его гордость, но более чем вероятно, они не были бы удивлены. Они провели вместе четыре дня и все это время говорили с ним. И теперь он отнюдь не был уверен в их любви, так же как и в тот первый момент в Лондоне, когда впервые их увидел.
Он не хотел быть в одиночестве. Единственная проблема состояла в том, что он должен был одеваться так, чтобы его никто не смог узнать. К тому же дул пронизывающий ветер, а его одежда не соответствовала ни тому ни другому обстоятельству. Люди удивленно глазели на семифутового мужчину с темными вьющимися волосами, прогуливающегося в шелковом фиолетовом блейзере в такую погоду. И шарф на нем был желтого цвета.
Как безрассудно было с его стороны в спешке накинуть на себя эти вещи, явно не подходящие к случаю, отвечавшие разве что его личным потребностям, и сломя голову ринуться на улицу в таком виде.
Едва он успел переодеться, как Реммик принес новость: Сэмюэль упаковал свои вещи и ушел из дому. Сэмюэль должен был встретить его в траттории. Сэмюэль оставил своего бульдога (скорее всего, это была его нью-йоркская собака), если Эш не возражает. Почему Эш мог бы возражать против наличия в доме собаки, вечно слюнявой и храпящей, если основная тяжесть забот о ней должна лечь на Реммика и юную Лесли? Юная Лесли, к ее радости, превратилась в непременный атрибут обстановки в кабинетах и жилых комнатах башни. Сэмюэлю нужно будет раздобыть себе другую собаку для Англии.
Траттория была уже переполнена – он мог убедиться в этом сквозь стекло; постоянные посетители сидели плечом к плечу за извилистой стойкой бара и за многочисленными маленькими столиками.
Но и Сэмюэль был там, как и обещал. Он пыхтел маленькой сырой сигаретой (он гасил их точно как Майкл) и в ожидании Эша попивал виски из тяжелого маленького стакана.
Эш постучал в окно.
Маленький человек осмотрел его с ног до головы и покачал головой. Маленький человек и сам был одет весьма щеголевато, в совершенно новом для него стиле: твидовый пиджак с жилетом, новая, с иголочки, рубашка, а ботинки сверкали, как зеркало. Имелась даже пара коричневых кожаных перчаток. Они лежали на столике, словно две руки привидения-невидимки, скомканные и сплющенные.
Определить, какие чувства прячутся за складками и морщинами лица Сэмюэля, было невозможно, но опрятность и весь его облик в целом отметали предположение, что последние сорок восемь часов он провел в пьяном веселье.
Майкл нашел Сэмюэля весьма забавным, и это обстоятельство оказалось как нельзя кстати. Однажды ночью они, развлекаясь разными шутками, спаивали друг друга, пока не оказались под столом. Роуан и Эш лишь снисходительно посмеивались, а когда в конце концов остались наедине, веселье уступило место напряжению. Казалось, что если они отправятся сейчас в постель, то утратят значительно больше, чем приобретут. Эш, во всяком случае, в этом не сомневался.
Но эгоизм никогда не был свойствен Эшу.
«Однако одиночество тоже не в моем характере», – подумал он.
Рядом со стаканом Сэмюэля он увидел кожаный бумажник: уходит.
Очень осторожно Эш протиснулся мимо всех входящих и выходящих и, слегка кивнув, указал пальцем на Сэмюэля, дав тем самым понять озабоченному швейцару, что его, Эша, ожидают.
Ощущение холода исчезло сразу же, и в зале, наполненном громкими голосами, грохотом кружек, подносов, посуды и шарканьем ног, Эша окружил теплый воздух, словно его обтекала какая-то жидкость. Как и следовало ожидать, головы повернулись в его сторону, но – удивительное свойство толпы в ресторанах Нью-Йорка – партнеры по столикам, гораздо более оживленные, чем в любом другом месте, были увлечены прежде всего друг другом. Все встречи здесь казались очень важными, блюда поглощались с жадностью, лица выражали заинтересованность если не партнером, то, во всяком случае, неуклонно ускоряющимся темпом смены событий вечера.
Конечно, они видели высокого мужчину в оскорбляющем зрение фиолетовом шелковом блейзере, садившегося за стол напротив самого маленького человека в зале, коренастого коротышки в пристойной одежде. Но смотрели они краем глаза или столь быстро и резко лишь на миг оборачивались, что рисковали повредить спинной хребет. И при этом не нарушали хода собственных бесед. Столик странной пары размещался возле самого стекла, но люди на улицах были более искушенными в тайном наблюдении, чем сидевшие в тепле и уюте ресторана.
– Ну давай, решайся, говори, что надумал, – сказал Эш едва слышно. – Ты уезжаешь? Возвращаешься в Англию?
– Ты знал об этом. Я не хочу больше жить здесь. Я каждый раз надеюсь, что здесь будет прекрасно и удивительно, но затем мне все надоедает и я хочу обратно домой. Я должен вернуться в долину, прежде чем туда вторгнутся идиоты из Таламаски.
– У них нет такого намерения, – возразил Эш. – Я рассчитывал, что ты поживешь здесь еще немного. – Он удивлялся, как ему удавалось контролировать свой голос. – Что мы поговорим, обсудим разные темы…
– Ты плакал, расставаясь со своими друзьями – людьми, ведь правда?
– Но с чего это вдруг ты спрашиваешь меня об этом? – спросил Эш. – Ты решил поссориться со мной, прежде чем расстаться?
– Почему ты доверяешь им, этим двум ведьмам? Послушай, официант обращается к тебе. Выбери хоть что-нибудь.
Эш, не задумываясь, указал на что-то в меню. Обычная паста, которую он заказывал в подобных местах. Он подождал, пока человек удалится, и только тогда возобновил разговор.
– Если бы ты не был пьян, Сэмюэль, если бы ты не видел все происходящее сквозь туман в голове, ты бы знал ответ на этот вопрос.
– Мэйфейрские ведьмы. Я знаю, кто они такие. Юрий все рассказал мне о них. Он говорил долго и был словно в лихорадке. Эш, не будь дураком опять. Не воображай, что эти люди любят тебя.
– Твои слова лишены смысла, – возразил Эш, – как, впрочем, и всегда. Ты попросту сотрясаешь воздух. Я привык к этому, когда нахожусь в твоем присутствии.
Официант поставил на стол минеральную воду, молоко и стаканы.
– Ты не в настроении, Эш, – сказал Сэмюэль, жестом попросив еще один стакан виски – неразбавленного. Эш чувствовал это по запаху. – И это не моя вина. – Сэмюэль откинулся на спинку стула. – Слушай, друг мой. Я только пытаюсь предостеречь тебя. Позволь мне так выразиться, если не возражаешь. Не доверяйся этой парочке.
– Знаешь, если ты будешь продолжать в том же духе, я могу рассердиться.
Маленький человечек негромко рассмеялся. Однако нахмуренный лоб и сведенные вместе брови свидетельствовали о том, что ему отнюдь не весело.
