– Знаю. Ты не убивал Эмалет. Это сделала я.
– Сейчас не время думать об этом. Нам нужно думать о том, сможем ли мы справиться в одиночку. Сможем ли мы? Или привлечем к этому других?
– Как если бы она была внедряющимся чужеродным организмом, – шептала Роуан с расширившимися глазами, – а другие клетки пришли, чтобы окружить ее и задержать.
– Они могли бы сделать это, не причиняя ей боли. – Майкл сильно устал, его тошнило. Но он не мог сейчас оставлять ее одну и преодолел постыдную слабость. – Роуан, семья… Семья в первую очередь, вся семья.
– Испуганные люди. Нет. Не Пирс и Райен, не Беа и Лорен…
– Но и не одни мы, Роуан. Мы не можем сделать правильный выбор одни, а девочки в полном смятении. Девочки идут темными путями магии и волшебных превращений. А она принадлежит им, совсем юным девочкам.
– Я знаю, – вздохнула Роуан. – Именно так он однажды принадлежал мне – дух, вторгшийся в мою жизнь, полный лжи. Ох, я хотела бы каким-то жутким, трусливым способом…
– Что?
Она покачала головой.
У двери послышался какой-то звук. Она приоткрылась на несколько дюймов, затем снова закрылась. Там стояла Мона. На лице ее остались едва заметные следы слез – видимо, она тоже плакала. В глазах застыла беспредельная усталость.
– Вы не смеете обижать ее.
– Нет, – сказал он, – когда это случилось?
– Всего несколько дней тому назад. Послушайте, вы должны прийти. Нужно поговорить. Она никуда не убежит. Она не сможет выжить самостоятельно. Она думает, что сможет, но это не так. Я не прошу, чтобы вы сказали ей, что действительно где-то обитает такой мужчина, просто придите, примите мое дитя, выслушайте ее.
– Обязательно, – заверила Роуан. Мона кивнула.
– Ты чувствуешь себя неважно, тебе нужен отдых, – сказала Роуан.
– Так было сразу после родов, но сейчас со мной все в порядке. Она все время нуждается в молоке.
– В таком случае она действительно никуда не сбежит, – согласилась Роуан.
– Возможно, и так, – пожала плечами Мона. – Вы оба понимаете, что происходит?
– Что ты любишь ее? Да, – кивнула Роуан, – я понимаю.
Мона медленно покачала головой.
– Спуститесь вниз. Не позже чем через час. Я думаю, что к тому времени она будет в порядке. Мы накупили ей много прелестных платьев. Они ей нравятся. Она настаивает, чтобы мы тоже нарядились. Быть может, я зачешу ей волосы назад и обвяжу лентой – так, как когда-то поступала со своими. Она умна. Она очень умна и понимает…
– Понимает что?
Мона помедлила, прежде чем ответить, но ответ оказался кратким и неубедительным:
– Она предвидит будущее. Дверь затворилась.
Майкл осознал, что смотрит на тусклые прямоугольники оконных рам. Свет убывал очень быстро, весенние сумерки всегда удивительно коротки. За окном запели цикады. Слышала ли она все это? Утешают ли ее эти звуки? Где она сейчас, его дочь?
Он потянулся за лампой.
– Нет, не надо, – сказала Роуан. – Я хочу подумать. Я хочу поразмышлять вслух в темноте.
Он видел теперь только ее силуэт. И линию сияющего света, очерчивающего ее профиль. Запертая комната погружалась в темноту.
– Да, я понимаю.
Она повернулась, очень медленно, легкими ловкими движениями подложила ему под спину подушки, чтобы он мог опираться на них. Презирая себя, Майкл позволил ей сделать это. Он отдыхал, глубокими вдохами наполняя легкие. Стекло в окне казалось тусклым, даже белесоватым. И когда качались ветви, казалось, что темнота снаружи пытается подсмотреть, что творится внутри дома, а деревья подслушивают.
– Я убеждаю себя, – говорила тем временем Роуан, – что мы все пытаемся спастись от омерзительной опасности. Любой ребенок может быть чудовищем, носителем смерти. Что бы мы делали, если бы у нас родился малыш – крошечное существо, каким ему и надлежит быть, – и появилась бы ведьма, указала бы на него и заявила: «Он вырастет и развяжет войну. Он вырастет и начнет делать бомбы. Он вырастет и пожертвует жизнями тысяч, миллионов»? Задушили бы его? Если, конечно, на самом деле поверили бы в ее пророчества. Или сказали бы «нет»?
– Я думаю… – откликнулся Майкл. – Я думаю о том, что имело бы смысл сделать, что она еще новорожденный ребенок, что она должна прислушиваться к мнению старших, что те, кто ее окружает, обязаны стать ее воспитателями, и с годами, когда она станет старше…
– А что, если Эш умрет, так и не узнав об этом? – спросила Роуан. – Ты помнишь его слова? Что он сказал тогда, Майкл? Что-то о танцах, о круге, о песнях… Или ты поверил в эти предсказания в пещере? Если ты действительно поверил в них, а я не знаю, стоят ли они этого, если я не верю – что тогда? Мы потратим всю жизнь, удерживая их порознь?
В комнате совсем стемнело. Бледные пятна света неуверенно скользили по потолку. Предметы обстановки, камин, сами стены – все, казалось, исчезло. А деревья снаружи все еще сохраняли свои цвета и в свете уличных фонарей виделись отчетливо во всех деталях.
От неба, как иногда бывает, осталось только несколько пятен цвета розовой плоти.
– Ладно, спустимся вниз, – сказал Майкл, – и послушаем, что они скажут. И потом, возможно, соберем всю семью! Нужно пригласить всех – как тогда, когда ты лежала в постели и мы думали, что вот-вот тебя потеряем. Пусть придут. Нам они необходимы. Лорен, Пейдж, Райен, да, Райен, и Пирс, и Старуха Эвелин.
– Возможно, – сказала она, – знаешь, что произойдет? Они уставятся на нее, юную и невинную, а затем примутся за нас самих: станут выражать удивление: «Неужели это так, неужели это правда – то, что вы говорите?» – и умолять нас, чтобы мы выбрали верный путь.
Он осторожно выбрался из постели, опасаясь нового приступа тошноты, и, медленно передвигаясь в темноте от одного кроватного столбика к другому, добрался до узкой мраморной ванной комнаты. И здесь нахлынули воспоминания: как они, он и Роуан, еще до свадьбы впервые оказались в этой части дома. И там были мелкие осколки статуи, разбросанные по белым плиткам пола, которые теперь явственно виделись в мягком бесцветном освещении. Голова Девы, окутанная вуалью, с внезапным треском неровно переломилась у шеи… маленькая рука из алебастра… Что это было – предзнаменование?
Боже правый, что будет, если она и Эш найдут друг друга? Боже правый, но ведь это будет их собственным решением. Разве не так?
– Это уже не в нашей власти, – прошептала Роуан в темноте.
Майкл наклонился над ванной, повернул кран, обмыл лицо холодной водой. Некоторое время вода вытекала из труб почти теплая, и только когда она пошла из глубины земли, стала действительно холодной. Наконец он вытер лицо, на этот раз довольно безжалостно обращаясь с собственной кожей, затем отложил полотенце в сторону. Майкл стянул с себя пиджак и накрахмаленную, смятую рубашку, пропитавшуюся отвратительным запахом пота, вытерся насухо и достал с полки разрекламированный спрей, чтобы избавиться от запаха. Он подумал, что Эшу стоило бы воспользоваться подобным средством и избавиться от своего запаха, чтобы они не подхватили его при прощальных поцелуях, которыми он обменялся с ними обоими.
А в древние времена могла ли женщина, человеческое создание, уловить запах человека – мужчины, прошедшего по лесу? Почему мы утратили этот дар природы? Потому что, по-видимому, запах перестал предупреждать об опасности, перестал быть достоверным предвестником угрозы. Эрон воспринимал наемного убийцу и незнакомца одинаково. Что общего имеет запах с двумя тоннами металла, расплющившего Эрона о стену?
Майкл вынул свежую рубашку и поверх нее надел легкий трикотажный свитер.
