затратив на это немало денег. Он разыскал Кейт в доме миссионера и увидел, что она дрожит от возмущения. Она тоже только что услышала о предстоящей свадьбе.
— Это очень в их духе — затеять свадьбу там, где она совсем не нужна, — сказал Тарвин, успокаивая её. Раз Кейт волновалась, ему необходимо было сохранять спокойствие. — Пусть ваша бедная и без того усталая от трудов головка не беспокоится из-за этого. Вы хотите сделать больше, чем вам по силам, и слишком сильно переживаете. Вы не выдержите и сломаетесь ещё до того, как поймёте, что с вами что-то неладно, — от простого перенапряжения. Сочувствие разорвёт ваше сердце.
— О нет! — сказала Кейт. — Я чувствую, что готова вынести все, что бы ни случилось. Я должна выдержать. Только подумайте об этой свадьбе. Я нужна буду махарадже Кунвару больше, чем когда-либо. Он мне только что сообщил, что ему придётся не спать целых три дня и три ночи, пока священники будут молиться за него.
— Сумасшедшие! А собственно говоря, это более быстрый и верный способ убить его, чем то, что делает Ситабхаи. О Господи! Я и подумать об этом страшусь. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ваш отец за последнее время ничего не присылал? То, что здесь происходит, бросает отсвет на Топаз — отсюда он кажется ещё лучше, чем есть.
Она протянула ему пакет, полученный с последней почтой, и он замолчал, пробегая глазами «Телеграмму» Хеклера шестинедельной давности. Но, кажется, газета его мало утешила. Брови его сдвинулись.
— Фу ты! — вскричал он с раздражением. — Так не пойдёт!
— А что там такое?
— Хеклер блефует в том, что касается «Трех К», и делает это не лучшим образом. Это не похоже на Джима. Он говорит об этом так уверенно и так резко, как будто вовсе не верит в вероятность их приезда в Топаз. Можно подумать, что он по каким-то своим каналам узнал доподлинно о том, что Топаз обойдут стороной. Можно не сомневаться в том, что это не выдумка Джима. Но зачем же он все выболтал жителям Растлера? Так, посмотрим, как идёт продажа недвижимости… Ах, так вот в чем причина! — взволнованно воскликнул он, увидев сообщение о продаже земельных участков на Джи-стрит. — Цены падают, падают, все ниже и ниже. Они сдались без боя. Они решили, что битва проиграна. — Он вскочил и нервно зашагал по комнате. — Господи! Если бы я только мог шепнуть им одно-единственное словечко!
— Нет… Я не поняла, что вы хотите сказать, Ник? Что это за словечко? О чем это?
Он сразу же взял себя в руки.
— Просто чтобы они знали, что я верю в победу, — сказал он. — Они не должны опускать руки.
— Ну а что, если дорога все-таки не пройдёт через Топаз? Как вы можете что-нибудь знать об этом здесь, в Индии?
— Пройдёт через Топаз, девочка моя! — закричал он. — Пройдёт! Обязательно пройдёт, если я сам буду прокладывать рельсы.
И тем не менее новости об умонастроениях родного города рассердили и расстроили его, и, уйдя от Кейт, он в тот же вечер отправил телеграмму миссис Матри, которая должна была, в свою очередь, переадресовать её Хеклеру, причём так, как будто телеграмма была послана из Денвера.
«Топаз, Хеклеру. Крепитесь, ради Бога. Дело верное — „Три К“ от нас никуда не денутся. Верьте мне. Дайте знать об этом всем. Ваш Тарвин».
XIII
Целый палаточный город вырос за три дня у стен Ратора. Его украшали зеленые лужайки, выложенные дёрном, специально для этого привезённым издалека, наскоро пересаженные апельсиновые деревья, деревянные фонарные столбы и безобразный чугунный фонтан. Ожидалось, что свадьбу махараджи Кунвара удостоит своим присутствием множество гостей: бароны, князья, тхакуры, владельцы никому не нужных, пустующих замков-крепостей и бесплодных земель на севере и на юге, усеянных неприступными скалами; феодалы-помещики из плодородных, пестреющих маками долин Мевара и раджи, собратья короля Раджпутаны. Каждый из них прибывал в сопровождении свиты, конной и пешей.
В стране, где всякая почтённая родословная должна насчитывать, по меньшей мере, лет восемьсот, очень трудно не обидеть кого-нибудь невзначай, и все жители палаточного города ревниво следили за тем, какое место выделено его соседу, соблюдается ли при этом старшинство и учитывается ли знатность рода.
Ратор был свежевыкрашен в розовый и белый цвет; главные улицы города были перегорожены огромными бамбуковыми кострами, предназначенными для праздничной иллюминации. Фасады домов вычистили и заново обмазали глиной, а двери украсили цветочными гирляндами из бархатцев и жасмина. В толпе сновали мокрые от пота торговцы лакомствами, сокольинчьи, продавцы простеньких украшений, стеклянных браслетов и маленьких английских зеркал; верблюды, нагруженные свадебными дарами дружественных владык из далёких уголков Индии, с трудом протискивались сквозь толпу, а жезлоносцы, размахивая серебряными жезлами, расчищали дорогу для колясок махараджи.
Гора, на которой стоял дворец, дымилась, как вулкан, потому что к нему то и дело подъезжали экипажи с разными важными особами, и каждая из них рассчитывала на то, что её приезд будет встречен пушечным салютом, подобающим чину и званию гостя.
Наступала ночь, но лагерь не затихал до самого рассвета: бродячие музыканты, певцы, сказители, танцовщицы, мускулистые борцы и всякий прочий люд, обычно околачивающийся поблизости от лагеря, бродил от одного шатра к другому, веселясь и пируя. Когда же все, наконец, разошлись, из городских храмов раздались хриплые, заунывные звуки морских раковин. Эти звуки долетели до Кейт, и ей показалось, что она различает в них рыдания маленького махараджи Кунвара, которого готовили к церемонии бракосочетания, мучая бесконечными молитвами и очищениями. Она совсем не видела мальчика в эти дни, как, впрочем, и Тарвин был лишён возможности лицезреть короля. На каждую просьбу об аудиенции ему отвечали: «Он со священниками». Тарвин проклинал священников Ратора и призывал все муки ада на головы висельников- факиров, вечно стоявших у него на дороге.
— Хоть бы они скорее покончили со всей этой нелепой затеей, — бормотал он про себя. — Ведь не могу же я целый век прожить в Раторе.
Тарвин ни за что не хотел понять, как могло правительство сочувственно отнестись к самой идее этого брака, к этому нелепому и злому фарсу, именовавшемуся бракосочетанием, главными действующими лицами которого были двое детей. На днях Ника представили чиновнику генерал-губернатора, который хотел узнать как можно больше о ходе работ на Амете. Но расспросы о строительстве плотины в тот момент, когда он не мог и на миллиметр приблизиться к своей заветной цели, к Наулаке, обидели и оскорбили Тарвина до глубины души, и он не только проигнорировал их, но ещё и сам, в свою очередь, забросал чиновника пристрастными вопросами о готовившемся во дворце беззаконии. Чиновник объявил, что этот брак вызван политической необходимостью, но когда Тарвин высказал ему своё мнение о подобного рода политической необходимости и о том, что бы он сделал, будь его воля, чиновник оцепенел и с любопытством и удивлением оглядел диковатого американца с ног до головы. Они расстались, весьма недовольные друг другом.
С остальными англичанами Тарвин чувствовал себя более непринуждённо и вольготно. Жена чиновника, высокая брюнетка, принадлежавшая к одной из тех семей, которые со дней основания Ост- Индской компании[17] управляли судьбами Индии, проверяла больницу, в которой работала Кейт, и так как она была все-таки женщиной, а не официальным лицом, то пленилась маленькой девушкой с грустными глазами и не скрывала своего восхищения той, которая так мало и редко говорила о своих успехах. Поэтому Тарвин и старался изо всех сил занять и развлечь жену чиновника, и она объявила, что он человек необыкновенный. «Впрочем, знаете, все американцы люди необыкновенные, хотя и очень ловкие».
Не забывая и сейчас, в шуме и блеске готовящегося празднества, о том, что он гражданин Топаза, Тарвин рассказывал ей об этом благословенном городе, лежащем на равнине у подножия горного кряжа, городе, которому принадлежала половина его сердца. Он называл его «волшебным городом», подразумевая, что все жители западного материка согласны с этой характеристикой. Нет, ей не было скучно — она получала удовольствие от его рассказов. Разговоры о компаниях по продаже земли и её освоению, о торговой палате, о городских земельных участках и о компании «Три К» были для неё внове, и Тарвину легко удалось перейти к тому, что в данную минуту было для него важнее всего. Что она знает о Наулаке? Видела ли её когда-нибудь? Он спрашивал не таясь.
