мне.
Прошагав несколько часов, мы добрались до Эстельи, где помылись, и я обработал раны на ногах (у Жеана не было ни царапинки). Я сказал спутнику, что на следующее утро сяду на автобус и доеду по крайней мере до Асторги, чтобы выиграть время. Таким образом, я беспардонно пропущу сразу дюжину этапов Пути, зато последний отрезок пройду пешком, а на будущий год постараюсь совершить настоящее паломничество.
— Ты можешь обрести искомое на последней сотне или полусотне километров, — с улыбкой заметил Мандевилль. — Ведь цель твоя находится здесь!
Он указал на мое сердце, и меня перестали мучить угрызения совести.
За завтраком старый Жеан ласково посматривал на меня, а на прощание сказал:
— Всегда оставайся самим собой, не прячь свое великодушие от солнечных лучей в мешок, будь открытым для других и найди то, что ищешь.
— Мы когда-нибудь встретимся снова? — спросил я.
— Конечно, когда-нибудь встретимся. Я…
Что-то неразборчиво пробормотав, старик отвел взгляд, словно не желал договаривать начатую фразу.
— Когда-нибудь мы еще встретимся, — повторил он.
— Тогда прощай.
— До встречи, — улыбнувшись, поправил Мандевилль.
Совсем рядом с приютом для паломников тянулось неширокое шоссе на Логроньо; я сел там на автобус, добрался до Асторги и отправился бродить по этому интересному городу в поисках пристанища.
VIII
Я быстро отыскал школу Святой Марии общины голландских братьев в доме номер 34 на улице Санабрия — это жилье предназначалось для паломников.
Никаких дорогих отелей! Не зря мне советовали: только приюты, пансионы, скромные гостиницы на худой конец. Ни в коем случае не забирайся выше!
Пока фрай Хакобо, один из членов братства, помогал мне с вещами и провожал в мою комнату — разумеется, обставленную в простом, спартанском стиле, к чему обязывал обет бедности, — он рассказывал про Асторгу.
— Не забудьте посетить «Музей шоколада»!
А я-то думал, он порекомендует мне наведаться в собор или в Епископальный дворец. Но нет, этот сын церкви предлагал шоколад — словно швейцар в отеле, намекающий о визите в дом терпимости.
Я с улыбкой спросил, где тут добывают золото, и фрай Хакобо тревожно взглянул на меня, словно обжорство казалось ему более мелким грехом, чем алчность. Я объяснил, что слышал о золотых рудниках, которые разрабатывали тут сперва во времена римлян, а потом при арабах и при готах. Монах только пожал плечами — об этом он ничего не знал. Зато разливался соловьем, объясняя, как пройти в шоколадный магазин, на какие сорта делится это лакомство и восхваляя беспримерные достоинства так называемого черного шоколада. Сославшись на книгу Габриеля Гарсиа Маркеса,[49] я ответил, что шоколад в больших количествах подрывает здоровье: он вреден для кишечника, портит цвет лица и вообще губителен для организма, но фрай Хакобо только посмеялся над моими словами. Он заговорил о Голландии, о маленьком городке со множеством каналов под Амстердамом, где благодаря шоколаду люди жили по сотне лет и больше.
Я улыбнулся — пришла моя очередь не поверить собеседнику — и, чтобы сменить тему, снова завел разговор об Асторге.
— Правда, что ваш город основали римляне?
— Да, под названием Астурика, в эпоху Августа. В те времена большое значение придавалось стратегически важным точкам, поэтому город, стоящий на одном из отрогов Леонских гор, возле слияния Херги и Туэрто, имел особое значение. Со временем он стал важным местом для паломников, поскольку связывал — и связывает до сих пор — Золотую и Серебряную дороги. Но сами видите, теперь тут стало поспокойнее. В городке тысяч десять жителей, и все здесь проникнуто духом умиротворения. Идеальное место для тихой жизни! — объявил монах, словно подводя итог статье из туристического путеводителя.
Окончив свою краткую экскурсию, он протянул мне ключ и удалился.
Ванную мне пришлось искать в коридоре, поскольку в моей комнате оказалась только пожелтевшая облупленная раковина с полотенцем и кусочком мыла; на том и кончались удобства. Когда я спросил монаха за стойкой для ключей, чем тут можно помыться, тот посмотрел на меня инквизиторским взглядом, недоумевая, почему меня не устраивает пластинка мыла «Heno de Pravia» и зачем мне нужен еще гель и шампунь — в общем, что-нибудь пенящееся и нежное.
Я совершенно вымотался, однако перед сном все же прогулялся по городку: площадь Испании, улица Сан-Франсиско, Пио Гульон, Сантьяго Креспо. В историческом центре я обнаружил немало памятников, прославлявших благороднейший, верноподданный, благодушный, величественный и царственный город Асторга, столицу захолустья. В соборе я разговорился с капелланом, который поведал мне, что это здание в его теперешнем виде было достроено в 1471 году и, самое интересное, представляет собой сочетание трех замечательных архитектурных стилей: готики, ренессанса и барокко. Любезный капеллан указал на хоры, обращая мое внимание на их великолепие, и сообщил, что скульптура Мадонны во Славе (романский стиль, XI век) поистине прекрасна, как и главное ретабло,[50] и «Непорочное зачатие» работы Грегорио Фернандеса.
Я прошелся мимо Епископального и Муниципального дворцов и в конце концов очутился перед крохотным баром на узенькой улочке, названия которой мне уже не вспомнить. Вечер пах грозой, и я накинул желтую ветровку, привлекавшую всеобщее внимание.
Войдя в переполненное заведение, я пристроился между двумя парочками. Я потягивал замечательное красное вино, когда в баре объявился беспокойный пьяный тип и тотчас принялся приставать к мирно беседовавшим и закусывавшим посетителям. На этого субъекта никто не обращал внимания, только официант предложил ему покинуть заведение, и тогда стервец не придумал ничего лучшего, как ухватить меня за шиворот и поднять с табурета, основательно при том встряхнув. Полагаю, он выбрал меня, поскольку я сидел один, а еще из-за броского цвета моей одежды. Я решил обойтись без насилия, хотя, обернувшись и посмотрев нарушителю спокойствия в лицо, а заодно высвободившись из его хватки, понял, что мог бы уложить доходягу одним ударом. Однако я решил проявить смирение и вежливо попросил нового приятеля оставить меня в покое.
В этот миг из глубины бара появился какой-то человек, одной рукой ухватил моего обидчика за шиворот, как тот схватил меня, другой — за брючный ремень сзади, молча пронес через бар и вышвырнул наружу. Забулдыга не вернулся, хотя довольно долго вопил с улицы, уснащая свою речь всевозможными угрозами и бранью.
Благородного героя вечера, усмирившего пьяницу, звали Адольфо Арес. Он был ни низким, ни высоким, ни толстым, ни худым и говорил с леонским акцентом. Его манера разговаривать походила на речь ярмарочного торговца; на всем протяжении нашего недолгого знакомства он тараторил без умолку. Когда наша беседа — а точнее, его монолог — приняла доверительный характер, я наконец тоже вставил словечко, спросив, чем занимается Адольфо. Тот ответил, что живет за счет жены. Я удивился, но Адольфо пояснил, что он — художник, а его жена Иоланда управляет семейным предприятием. Узнав, что из себя представляет политика (он успел побывать на посту мэра Асторги), этот человек полностью посвятил себя искусству: он пишет картины и время от времени выпускает поэтические сборники. Тем временем их семейный бизнес — мебельная торговля — расширяется: жена ведет дела не только в Леоне, но и в Мадриде, да еще в Астурии и Галисии. Судя по виду Адольфо и по его рассказам, дела шли вполне успешно.
