которому помог улучшить вкус традиционного пива, добавив туда цветы и травки из собственного сада.
— Мой отец был в большой дружбе и с Луи де Грютхузе, однако этому пришел конец, когда Луи стал излишне откровенен в беседах с Карлом Смелым.
— Алчность — причина всех бед.
— Им не следовало ссориться, однако такова суровая жизнь.
Ощутив повисшее в воздухе напряжение, я поспешил сменить тему:
— Мне очень нравятся экспонаты этого музея, Виолета. Особенно музыкальные инструменты.
Дворец Грютхузе поразил мое воображение. Все семейство Грютхузе пришлось мне по сердцу, особенно когда я прочел семейный девиз: «Plus est en vous» — «Вы способны на большее». Вот она, философия потустороннего! На лестнице, там, где начинались алебастровые перила, я увидел замечательное изображение единорога, охранявшего фамильный герб, а еще — фигурку ангела, победившего демона. Стоило мне приметить единорога, как я понял: здесь сокрыт один из миров, что виделись мне в мечтах.
Потом мы бегло осмотрели музей Мемлинга и дом Гвидо Гезелле.
Каждый здешний канал и мост обладали законченной, неповторимой красотой, не было нужды подыскивать для них подобия и сравнения.
Брюгге и сам по себе хорош, но к тому же в нем таятся настоящие чудеса. Я бы многое отдал, чтобы поселиться в бывшем монастыре Бегинаж, где каждый угол, каждое дерево, каждый дом проникнуты спокойствием.
Эту ночь мы провели целомудренно, словно брат и две сестры.
Я всегда старался проснуться первым и тихонько проскользнуть в ванную — некоторые потребности личной гигиены я предпочитал удовлетворять в одиночку. Покончив с необходимыми делами, я спускался в кафе завтракать и только потом переодевался и окончательно приводил себя в порядок, стараясь не заставлять подруг слишком долго меня дожидаться. Они подсмеивались надо мной, шептались о моих странных привычках, но вслух ничего не говорили.
В то утро, когда я сопровождал двух сестер на завтрак (сам я только пил чай), Виолета объявила:
— Мы отправляемся в Прагу.
— Зачем?
— Нам нужно встретиться с Николасом, и, кажется, он сейчас там.
Приближался момент знакомства с великим мастером. Виолета и Джейн давно уже не встречались с родителями, им хотелось снова увидеть отца и мать. Мы договорились выступить вечером. Было решено, что Виолета купит билеты, Джейн — все остальное, а мне осталось только гулять по городу.
Я бесцельно слонялся по улицам, глазел на витрины и разглядывал местных жителей. Когда я добрался до Блинд Зел-стрит, улицы Слепого Осла, мне показалось, что я вижу знакомое лицо. Вот беседуют двое мужчин, и один из них… Да, вне всякого сомнения, Жеан де Мандевилль!
Я подошел поближе, и, заметив меня, Жеан торопливо распрощался со своим знакомым и радостно меня обнял.
— Рамон!
— Жеан! Какая неожиданность! Как тесен мир!
— А мы неплохо провели время на Пути. Это были волшебные деньки.
— Да, незабываемые.
Жеан де Мандевилль, казалось, помолодел, хотя и не утратил почтенной внешности и скрытой мудрости. Это был один из людей без возраста, будто отмеченный богами.
— Ужасно рад тебя видеть.
— Что ты здесь делаешь, Жеан?
— Разъезжаю по друзьям. Сегодня здесь, завтра в Чехии проездом через Италию — так и проходит жизнь пенсионера.
— Нынче вечером я тоже уезжаю в Прагу, к приятелям.
— Ну как? Нашел уже философский камень?
— Пока нет, но продолжаю трудиться над этим и надеюсь все же его добыть.
Мандевилль громко рассмеялся, словно желая показать, что отдает должное моей настойчивости, хоть я и трачу ее на безнадежное дело.
— Я в тебе не сомневаюсь.
— По весне сам увидишь. У меня получится, Жеан, получится!
Теперь я был настолько самоуверен, что мне удалось бы все, чего бы я ни пожелал добиться.
— Как все прошло в Лиссабоне?
— Хочешь сказать, в Синтре?
— Ну да, в Синтре.
— Замечательно.
— Тебе удалось войти в Бадагас?
— Думаю, да. Но не уверен, во сне или наяву.
— Не беспокойся. Когда наш рассудок отказывается воспринять реальность, он выдает ее за сновидение, и тогда в памяти человека явь предстает сном.
— Но как отличить одно от другого?
— Над этим тебе придется потрудиться самому — угадывать, улавливать, понимать.
— Это очень сложно. Все невероятное, нерациональное кажется наваждением.
— Если ты входил в подземный город, если побывал в другом измерении, как и многие до тебя, тебе ничего не приснилось. Та реальность существует.
— Как мне нравится беседовать с тобой, Жеан! Я хотел бы кое с кем тебя познакомить.
— Извини, Рамон, но у меня много дел. Мне еще нужно купить одежду для нового путешествия, а задержаться здесь подольше я не могу. Давай отложим все до следующего раза. Может быть, мы встретимся в Праге.
— Возможно. Тогда и поговорим. До встречи, Жеан!
— До скорых встреч, Рамон!
Когда я оставался один, моя наблюдательность обострялась. С попутчиком все время словно ходишь на цыпочках, зато одиночество придает существованию неповторимые черты.
Я забрел в парковую зону, где было полно голубей, воробьев и чаек. Влюбленные не сводили друг с друга глаз, молодые мамы нежно опекали носившихся по парку деток. Иногда появлялась группа туристов- японцев, хотя туристический сезон еще не начался.
Одинокая девушка читала книжку на скамейке — наверняка любовный роман. Одиночество, свобода и задумчивость были ей к лицу. Казалось, ее поиски самой себя увенчались полным успехом и теперь она наслаждается этим новым ощущением. Девушка чем-то напоминала Джейн, хотя и выглядела чуть постарше: те же ниспадающие локоны, тот же стиль одежды. Только Джейн вела себя более открыто, а эта девушка была погружена в себя — по крайней мере, так мне показалось по ее позе и движениям. Она, вероятно, заметила, что за ней наблюдают, почувствовала себя неловко, потому что поднялась со скамейки и вышла на многолюдную дорожку, смешавшись с толпой. Несомненно, она направлялась в центр города.
Мне было трудно дышать. Болела голова, эффект лечебного зелья уже прошел, нос почти не работал. Я решил укрыться в гостинице; к тому же пришла пора собирать чемоданы.
Однако для начала я зашел в книжную лавку, чтобы купить путеводитель по Праге. Для меня французские и испанские издания были куда предпочтительней чешских, поскольку по-чешски я не понимал ни слова.
XVIII
