естественно, разумеется, для прямого потомка нашего Основателя.
Холдсворт сказал, что, несомненно, она сделает все необходимое.
— Если вам представится возможность, дражайший сэр, — продолжил Ричардсон, — я был бы весьма признателен, если бы вы особо подчеркнули в ее присутствии важность недопущения длительного междувластия в Директорском доме. Боюсь, доктор Карбери несколько ослабил поводья во время болезни, и братству нужен директор, который знает колледж и на твердость руки которого можно рассчитывать. Друзья говорят, что я должен позволить им назвать мое имя, но полагаю, что лучше всего положиться на благоволение ее светлости. Если дело дойдет до кризиса, которого мы опасаемся, уверен, мы можем уповать на то, что она счастливо проведет нас сквозь тернии.
Холдсворт поклонился, признавая правоту Ричардсона, но ничего не обещая.
— Какое скорбное время для Иерусалима! — Ричардсон набожно воздел очи горе. — Конечно, не нам оспаривать пути Провидения! Как говорится, беда не приходит одна. Надвигающаяся кончина бедного доктора Карбери — тяжелейший удар из всех. Но злоключения мистера Уичкота также окажут влияние на колледж. Да что там, весь университет судачит о скандальной сцене сегодня утром. И где — у наших собственных ворот!
— Полагаю, несчастный мистер Соресби также занимает ваши думы, сэр? — предположил Холдсворт.
— А! Этот мерзавец! Что ж, он ничего не приобрел своим вероломством. И если бедный доктор Карбери умрет, он утратит своего единственного сторонника. Homo proponit, sed Deus disponit[42].
— Пути Господни неисповедимы, сэр, — возразил Холдсворт. — А значит, Господу угодно, чтобы мы делали все возможное, учитывая обстоятельства. Обвинение против мистера Соресби до сих пор не выдвинуто. Возможно, факт воровства не так очевиден, как кажется?
— Я всем сердцем хотел бы в это верить, — ответил Ричардсон. — Но… помилуйте, сэр, вы сами присутствовали при раскрытии его преступления.
— Да, но доказательства были, так сказать, косвенными. Я не могу отделаться от мысли, что возможны иные объяснения. Например, что, если доказательства были сфабрикованы с целью дискредитировать его? — Холдсворт сделал паузу, глядя Ричардсону в лицо. — К примеру, злокозненным слугой.
Ричардсон отвернулся.
— Я не могу в это поверить. Прошу прощения, сэр, но это всего лишь ничем не подкрепленные домыслы.
— Однако элемент сомнения остается, сэр, вы должны это признать. Как жаль, если карьера человека рухнет из-за простого подозрения. Особенно такого человека, как мистер Соресби, у которого нет средств и очень мало друзей. Если случившееся будет забыто, если ему будет дозволено возобновить свои занятия, уверен, это послужит во благо всем.
Ричардсон изучал его.
— Я не вполне вас понимаю.
— Никакой скандал не замарает колледж. Подобный жест сочтут мудрым и милосердным. Разумеется, Розингтонское членство — совсем другое дело… если доктор Карбери умрет, новый директор вполне может предпочесть иного кандидата, когда придет время. Никто не станет ему за это пенять.
Ричардсон медленно покачал головой.
— Сомневаюсь, мистер Холдсворт. Сомневаюсь, что это хорошая мысль.
Джон наклонился ближе, почти касаясь губами уха Ричардсона.
— Риченда, — прошептал он.
Тьютор повернул голову и взглянул на Холдсворта. Он молчал. Лицо его выглядело странно неподвижным, лишенным обычной живости.
— Уверен, что столь милосердный жест заслужит одобрение ее светлости, — продолжил Холдсворт.
— Но мы даже не знаем, где Соресби.
— Полагаю, мы без особого труда сумеем найти его, сэр, когда понадобится.
Его губы безмолвно повторили: «Риченда».
— Возможно… в таком случае мы сможем что-нибудь сделать.
Ричардсон наклонился ближе.
— Скажите мне, сэр, — прошептал он. — Черный саквояж с гербом. Это вам о чем-нибудь говорит?
Холдсворт покачал головой.
— Ни о чем, сэр. Совершенно ни о чем.
Холдсворт не стал задерживаться в профессорской. Он вышел на улицу, где дождь прекратился, а воздух был прохладным и свежим и пахнул мокрой землей. Оказавшись на Церковном дворе, он взглянул на незанавешенный эркер профессорской. Все собрались за столом Ричардсона и жадно внимали словам тьютора.
С дальней стороны двора доносилось пение. Джон направился в его сторону. Шумели в комнатах Фрэнка. Он не разобрал слова, но узнал мелодию, которую слышал в тот первый вечер, когда прогуливался с мистером Ричардсоном по саду в Иерусалиме.
Раздался взрыв одобрительных возгласов и смеха. Холдсворт помедлил в тени галереи, где единственный фонарь горел над дверью часовни. Он услышал шаги, и два молодых человека вышли во двор и неуверенно направились в соседний подъезд. Ужин подходил к концу. Холдсворт мгновение подождал и поднялся в комнаты Фрэнка. Аркдейл и остальные уже ушли, и Фрэнк в одиночестве сидел у окна в одной рубашке и пил бренди.
— Холдсворт, друг мой, — запинаясь, выговорил он. — Мой милый, милый друг. Тост, сэр. Я настаиваю.
— Уже поздно, мистер Олдершоу. Экипаж прибудет в…
— Нет-нет. Поднимите бокал. Черт побери, вы отличный парень. Подождите, вот вернемся в Лондон, и я вас отблагодарю.
— Я нашел ваше привидение.
Фрэнк вскочил на ноги.
— Вы что… вы рехнулись?
— Нет, сэр. Если вкратце, вы наткнулись на молоденькую служанку, которая ждала любовника под деревом, а она слишком опасалась последствий, чтобы открыть всему миру, что случилось. Она была вашим привидением. Она была вашей Сильвией.
— Нет, нет… вы меня обманываете. Я вам не верю. Плащ, застежка…
— Принадлежали Сильвии. По крайней мере, в этом вы не ошиблись, — Холдсворт не отрывал взгляда от своего темного отражения в оконном стекле рядом с головой Фрэнка. — Плащ нашли в саду наутро после смерти миссис Уичкот. Миссис Карбери отдала его своей служанке. В этом нет ничего таинственного, кроме как в вашем воображении.
Фрэнк сел.
— Но я был совершенно уверен…
— Возможно, потому что вас терзало чувство вины.
— Ну конечно… сначала та девушка в клубе, а потом бедная Сильвия, которую избил ее чудовище-
