яйцом, только потоньше, понежнее.
— Тогда нарисуем очень тонкое яйцо и представим себе, что это не яйцо, а лягушка, которая несколько лет голодала.
— Н-нет, — сказал Тегумай. — Торопясь, мы можем плохо нарисовать тоненькое яйцо и потом принять его за яйцо обыкновенное, круглое. Не годится… «Сшю, сшю, сшю»… Вот что сделаем: мы нацарапаем яйцо и покажем, что его скорлупа тонкая, что её легко разбить прутом или палочкой. Поэтому рядом с яйцом нацарапаем стоячую палку, и, чтобы показать, что эти две вещи, то есть яйцо и палка, обозначают один звук, соединим их тоненькой веточкой. Нарисуем что-нибудь вроде этого. — И вот что нарисовал Тегумай (12):
— О, как хорошо! Это лучше худой лягушки! Ну, дальше! — сказала Тефи, размахивая зубом акулы.
Тегумай продолжал царапать бересту, и его рука дрожала от волнения. Он рисовал долго; наконец, вот что у него вышло (13):
— Смотри внимательно, Тефи, — сказал Тегумай, — и постарайся понять, что это значит на наречии племени Тегумая. Если ты все поймёшь, мы открыли великую тайну.
— Змеи; жерди; яйцо и палки; хвост карпа и рот карпа, — прочитала Тефи. — Сшю-уа. Небесная вода (дождь). — В эту минуту на её руку упала капля; небо давно хмурилось. — Дождь идёт, папа. Ты это хотел сказать мне?
— Конечно, — ответил Тегумай, — и я сказал тебе про дождь, не произнеся ни одного слова.
— Мне кажется, я все поняла бы через минуту, но дождевая капля окончательно объяснила мне, что ты написал. Я никогда теперь не забуду. «Сшю-уа» — значит «дождь», или «скоро пойдёт дождь». Знаешь что, папа? — она вскочила и стала прыгать вокруг отца. — Может быть, ты когда-нибудь уйдёшь раньше, чем я проснусь, и перед уходом нацарапаешь «сшю-уа» на закопчённой стене; тогда я пойму, что собирается дождь, и захвачу с собой мой капюшон из бобровой шкуры. Вот мама удивится.
Тегумай тоже вскочил и запрыгал. (В те времена, моя любимая, папа и мама прыгали, не смущаясь.)
— Я захочу тебе сказать, что пойдёт дождь, но несильный, и что ты все-таки должна прийти к реке; скажи, что же тогда придётся мне нарисовать? Скажи это на наречии Тегумая.
— Сшю-уа-лас-уа-мару. (Небесная вода окончится; к реке приди.) Сколько новых звуков. Право, уж не знаю, как мы обозначим их.
— А я знаю, знаю, — перебил её Тегумай. — Погоди минуту, Тефи; мы сделаем ещё кое-что и закончим на сегодня. У нас есть уже «сшю-уа», правда? Ну вот «лас» — вещь трудная. Ла-ла-ла! — прокричал Тегумай, помахивая зубом акулы. — Лас!
— В самом конце шипящая змея; перед змеёй рот карпа. «Ас, ас, ас». Нам нужно только «л», — сказала Тефи.
— Правда, но мы должны придумать «л». И знаешь, мы первые люди в мире, которые начали делать это, Тефимай.
— Я очень рада, — сказала Тефи, но зевнула; она сильно устала.
— «Лас» — значит ломать, прекращать, оканчивать, Правда? — спросила она.
— Правда, — согласился Тегумай. — «Уа-лас» — значит: в котле нет больше воды, в котором твоя мама варит пищу, когда я ухожу на охоту.
— А «сши-лас» значит, что твоя острога сломана. Ах, если бы я вспомнила это вместо того, чтобы царапать глупых бобров для того чужого человека.
— «Ла, ла, ла», — повторил Тегумай, помахивая своей палкой и хмуря брови. — Вот досада-то! — Я могу без труда нарисовать «сши», — продолжала Тефи. — Потом можно нарисовать твою сломанную острогу. Смотри. — И вот, что нацарапала Тефи (14):
— Именно то, что нужно, — сказал Тегумай. — Это «л» совсем не такое, как другие знаки; значит, нацарапаем «лас». Смотри, Тефи. — И он нарисовал вот это (15):
— Теперь «уа». Ах, да мы это уже делали. Ну, — мару. «Му-мум-мум-мум». Для этого нужно закрыть рот. Хорошо, нарисуем закрытый рот. Что-нибудь вот в таком роде. — И вот что нарисовал Тегумай (16):
— Теперь открытый рот карпа. Значит, выходит «ма». Но что мы придумаем для «р-р-р-р», Тефи?
— Это шум сердитый; так шумит валун, когда он вырвется из-под твоей ноги и завертится на каменистом берегу.
— Ты говоришь — завертится? Повернётся, обежит кружок и остановится? Вот так бежит камешек, который как будто кричит «р-р-р»? Смотри. — И вот, что нарисовал Тегумай (17):
— Да, да, — ответила Тефи. — Только зачем столько значков? Довольно двух.
— Одного достаточно, — сказал Тегумай. — Если наша игра со временем сделается той важной вещью, которой, мне кажется, она должна быть, чем проще будут наши картинки звуков, тем лучше. — И вот что он нарисовал (18):
— Готово, — сказал Тегумай, подпрыгнув на одной ноге. — Я нарисую все картинки рядком, как мы вешаем рыб на жилу оленя.
— А не лучше ли между отдельными словами поставить по маленькой палочке, чтобы они не тёрлись друг о друга; знаешь, как мы это делаем, когда сушим карпов?
— Нет, между словами я оставлю пустые пространства, — сказал Тегумай. — И он с большим усердием нацарапал все знаки на куске свежей берёзовой коры.
Вот что вышло у него (19):
— Сшю-уа-лас уа-мару, — прочитала Тефи.
— Ну, на сегодня довольно, — сказал Тегумай. — Ты устала, Тефи. Ничего, дорогая; завтра мы окончим дело, и о нас будут вспоминать через много-много лет после того, как люди срубят самые большие деревья в наших лесах и расколют их на дрова.
Они ушли домой. Весь вечер Тегумай сидел с одной стороны костра, а Тефи с другой; оба рисовали знаки на закопчённой стене, посматривали друг на друга и посмеивались. Наконец, Тешумай сказала:
— Право, Тегумай, ты ещё хуже, чем моя Тефи.
— Пожалуйста, не сердись, мама, — попросила её Тефи. — Это только наш удивительный сюрприз, и мы расскажем тебе о нем, когда он будет готов; теперь же, пожалуйста, не расспрашивай меня, потому что тогда я непременно проговорюсь.
Тешумай перестала расспрашивать свою дочку. На следующее утро Тегумай очень-очень рано ушёл к реке, чтобы подумать о новых картинках для звуков, и, когда Тефи проснулась и встала, она увидела, что на большом выдолбленном в камне бассейне для воды около входа в пещеру было мелом начерчено «уа-лас» (вода кончается или вытекает).
— Гм! — проворчала Тефи. — Эти картинки звуков — скверная шутка. Теперь получилось, как будто папа заглянул ко мне сам и велел натаскать воды, чтобы мамочка сварила нам пищу. — Тефи пошла к ключу, который бил позади пещеры, и ведром, сделанным из древесной коры, наносила воды в выдолбленный камень; сделав это, она побежала к реке, увидела своего папу и дёрнула его за левое ухо. Когда Тефи вела себя очень хорошо, ей позволялось дёргать Тегумая именно за это ухо.
— Давай придумаем и нарисуем картинки для остальных звуков, — предложил своей дочке Тегумай. Они превосходно провели утро; в полдень закусили и вместо отдыха побегали и повозились. Когда дело дошло до звука «т», Тефи объявила, что, так как её собственное имя, имена её папочки и мамы начинались этим звуком, оставалось только нарисовать семейную группу: папу, маму и Тефи, держащихся за руки. Раза два можно было нацарапать такую сложную картинку, но когда пришлось то и дело рисовать три фигурки, Тефи и Тегумай стали изображать их все проще и проще, так что наконец звук «т» превратился в тонкого, длинного Тегумая с протянутыми руками, готовыми обнять Тефи и Тешумай. Посмотри на эти три картинки, моя милая, и ты отчасти поймёшь, как это случилось. Вот они (20, 21, 22):
Из остальных картинок многие были до того красивы и сложны, что на рисование их уходило много времени; но их много раз повторяли на берёзовой коре, и они становились все
