Прибаутки-шуточки…
– Да ладно вам. Будто на тиранозавра собрались.
– Тиро… завра мы бы в болото заманили, – авторитетно заявил Витя. – Он здоровый, но тупой. А наш зверь ох не прост, сука.
Лузгин словно проснулся. Тряхнул головой. Народное ополчение шло по улице гуртом, и он вместе с ним.
– Момент! – сказал он Вите. Протолкался вперед, к Муромскому. И сделал то, что нужно было с самого начала, чтобы расставить точки.
– Вы же сообщили в город? – спросил он.
– Ха! Ну, ты даешь. В том году еще. В охотинспекцию капнули.
Хотели сначала ментам заявление написать, но те не приняли. Сказали когда зверь человека сожрет, тогда может быть следователя пришлют. Я, понятное дело, поспрашивал кого мог. Оказалось, есть уже в городе и погибшие, и следствие полным ходом, и ментовка вовсю за зверем гоняется. Он по окраинам шастал. А потом к нам зоологи приезжали…
– Про это я слышал.
– Про то, что они пропали – тоже?
– Представьте себе.
– Интересные были ребята. Скромные, интеллигентные, но очень уж неразговорчивые. Я их и так, и этак – ни в какую. Настоящие зоологи, мать их ёб. Зоологи в штатском – понял, да? Жили тут неделю, днем все больше отсыпались, ночами по лесу бродили. Потом сказали – ушел зверь. Могли бы нас спросить, будто мы не знали. Он, понимаешь, когда от села далеко, сразу как-то легче дышится. Ну и, в общем, попросили меня господа секретные агенты отвезти их за Горелый Бор. Я что – отвез, сколько дороги хватило. Они попрощались, в лес ушли. А через месяц являются менты, и за жабры меня!
– Деда, который их сюда подвозил, тоже допрашивали. Может знаете, он на желтом «Запоре» ездит.
– Слыхали, жаловался. Но с него взятки гладки, а на меня чуть убийство не повесили. Я уже, не поверишь, со свободой простился, и тут менты отстали. Может, узнали что-то. Тела, допустим, нашли. Такая херня, Андрей. Вот ты взял бы и написал про это. А? Чего молчишь?
– А что писать-то, дядь Серёж? – искренне удивился Лузгин. – Ну, как вы себе это представляете? «Антинародный режим скрывает от общественности таинственные события в провинции! Ужасный монстр терроризирует население!». Так, что ли? Факты нужны, факты. Хоть кто-то этого зверя видел?
Они подошли к громадному дому Муромского. Откуда-то из недр густо заставленного хозяйственными постройками участка пару раз тявкнула мелкая собачонка. Ополчение закурило и развесило уши.
– Зверя не гарантирую, но следы мы тебе покажем, следы наверняка сегодня будут свежие, – пообещал Муромский. – Можешь их сфотографировать, если есть, чем. А нету – я «мыльницу» дам.
– «Звериный оскал грабительской клики Чубайса!» – выдал очередной заголовок Лузгин. – «Эксклюзивные снимки: еврейские олигархи-живоглоты наследили на русской земле!». Слушайте, не будем форсировать события. Дайте мне осмотреться, хорошо?
– Толку от вас, журналистов… – буркнул Муромский. – Скажи честно, тебя-то хоть не купили гады?
– Да кому я нужен… – отмахнулся Лузгин. – Даже не предлагали. А потом, у них все равно столько денег нет.
– У них – есть, – убежденно сказал Муромский. – Ну, ладно. Я сейчас.
Он скрылся за домом и через пару минут вернулся с собакой на поводке.
– Пират, – гордо представил Муромский небольшую остромордую лохматую псину с загнутыми кончиками ушей.
– Жалко, – сказал Витя.
Муромский утвердительно хмыкнул и пошел к околице.
– Фонари-то у всех? – спросил он через плечо. – А то могу дать. Андрей, у тебя где?..
Лузгин достал из кармана миниатюрный, в пол-ладони, плоский фонарик и, не дожидаясь ехидных реплик, сдвинул регулятор. На улице смеркалось, до полной темноты было еще далеко, но узкий луч шибанул вдоль улицы.
– Энерджайзер, – сказал Лузгин. – Маленький да удаленький. Светит отменно, правда батарейки жрет.
– Модный парень Андрюха, – хмыкнул Витя. – Всегда был пижон. Весь в отца. Эх, Димка, Димка, дружок мой, рано ты помер…
Ополчение принялось вздыхать, Лузгин закусил губу. Отец его тоже, как и многие из местных, не пережил суровые девяностые. Сгорел. Андрей осиротел гораздо раньше, чем хотелось бы, частенько ощущал себя, будто ему в жизни чего-то очень важного недодали, и втайне осуждал знакомых, которые собачились с родителями. Полноценная, в три поколения, семья была по его мнению безусловным благом.
Как так вышло, что собственный брак Лузгина оказался в фазе полураспада, Андрей сам до конца не понимал. И в Зашишевье его пригнала настоятельная потребность очистить душу, разобраться в себе, отрешившись от московской суматохи. Побыть наконец одному – в надежде, что именно временного одиночества ему не хватало последние годы, и вскоре, отдышавшись, он сможет вернуться домой свежим и готовым любить дальше ту, которую по-прежнему хотелось любить, но уже не очень получалось.
А у них тут зверь.
– На всю жизнь запомнил, – буркнул Лузгин тихонько, Вите на ухо, – эту вашу историю про «камень надо передвинуть».
– Гы! – гордо сообщил Витя.
– У Козла потом доска не пролезала, а дяде Юре надо было срочно по-французски перевести, что на бутылке написано. И всё в один день.
– Гы! – повторил Витя еще громче и удовлетвореннее.
– Я к вечеру протрезвел немного, вышел прогуляться, а отец на Крестах с какого-то мотоциклиста пытается шлем содрать, до дома, мол, дойти…
– Не-е, это Юра. Димка-то в шлем вцепивши, а Юра и говорит – ну чего тебе, жалко, одолжи дружку моему шлем, домой сходить, он без шлема уже не может…
Село осталось за спиной.
– Ну что, дедушка, куда живца? – спросил Муромский.
– А вон, – сказал отставной егерь Сеня, главный авторитет в охотничьих вопросах, указывая на одиноко стоящую полевую сосну. –
Прямо туда. И не сомневайся, милок.
Муромский вздохнул и повел Пирата к сосне. Пес бодро семенил короткими лапами и слегка подпрыгивал. Ему было весело. Пока что.
– И не сомневайся, – повторил Сеня.
Сеню вообще-то звали, как и Муромского, Сергеем. О чем Лузгин, которого Сеня ещё годовалого на коленях нянчил, узнал через четверть века, и то случайно. Как говорил отец: «Здесь имена выбирают людей, а не наоборот». Действительно, стал же Мурманский (по паспорту Иванов) – Муромским, Яшины – Яшкиными, и называли же одного плотника всю жизнь Козлом. Ничего, уважаемый был человек. Что интересно, вовсе не Козлов по фамилии…
Трудно не полюбить такие места. Это Лузгину тоже отец говорил, и с годами сын понял – да. Не захочешь полюбить – хотя бы оценишь по достоинству. Здесь человека принимали не каким он хотел казаться, а каким на самом деле был и, возможно, никогда себя не видел.
– Значит, ты, милок, туда иди, – распоряжался Сеня. – А ты, милок, вон туда…
– Встаем на номера, – буркнул кто-то.
– А ты, милок, – это уже Лузгину, – давай с Витей. И поперед него не стреляй, ты ж на зверя-то…
– Не ходивши, – перебил Лузгин. – Все нормально, дядь Сеня, я буду тих и скромен.
Вернулся к околице Муромский, хмурый и подавленный. Издали пару раз обиженно тявкнул Пират.
Витя послюнил указательный палец и ткнул им вверх.
– В самый раз ветерок, – сказал он. – Ни больше, ни меньше. Бля буду, сюда зверь придет. И мы ему…
