доказательств.
Улыбка медленно поползла по лицу Пака.
— Но при чем тут сандалии? — спросила Юна, усевшись на ворота.
— При том, что в них есть Холодное Железо, — сказал Пак, примостившись там же. — Я имею в виду гвозди в подмётках. Это меняет дело.
— Почему?
— Неужели сами не чувствуете? Ведь вы не хотели бы теперь постоянно бегать босиком, как в прошлом году? Ведь не хотели бы, а?
— Не-ет, пожалуй, не хотели бы все-то время. Понимаешь, я же становлюсь взрослой, — сказала Юна.
— Послушай, — сказал Дан, — ты же сам нам говорил в прошлом году — помнишь, в театре? — что не боишься Холодного Железа.
— Я-то не боюсь. Но люди — другое дело. Они подчиняются Холодному Железу. Ведь они с рождения живут рядом с железом, потому что оно есть в каждом доме, не так ли? Они соприкасаются с железом каждый день, а оно может либо возвысить человека, либо уничтожить его. Такова судьба всех смертных: ничего тут не поделаешь.
— Я не совсем тебя понимаю, — сказал Дан. — Что ты имеешь в виду?
— Я бы мог объяснить, но это займёт много времени.
— Ну-у, так до завтрака ещё далеко, — сказал Дан. — И к тому же перед выходом мы заглянули в кладовку…
Он достал из кармана один большой ломоть хлеба, Юна — другой, и они поделились с Паком.
— Этот хлеб пекли в доме у маленьких Линденов, — сказал Пак, запуская в него свои белые зубы. — Узнаю руку миссис Винсей. — Он ел, неторопливо прожёвывая каждый кусок, совсем как старик Хобден, и, так же как и тот, не уронил ни единой крошки.
В окнах домика Линденов вспыхнуло солнце, и под безоблачным небом долина наполнилась покоем и теплом.
— Хм… Холодное Железо, — начал Пак. Дан и Юна с нетерпением ждали рассказа. — Смертные, как называют людей Жители Холмов, относятся к железу легкомысленно. Они вешают подкову на дверь и забывают перевернуть её задом наперёд. Потом, рано или поздно, в дом проскальзывает кто-нибудь из Жителей Холмов, находит грудного младенца и…
— О! Я знаю! — воскликнула Юна. — Он крадёт его и вместо него подкладывает другого.
— Никогда! — твёрдо возразил Пак. — Родители сами плохо заботятся о своём ребёнке, а потом сваливают вину на кого-то. Отсюда и идут раговоры о похищенных и подброшенных детях. Не верьте им. Будь моя воля, я посадил бы таких родителей на телегу и погонял бы их как следует по ухабам.
— Но ведь сейчас так не делают, — сказала Юна.
— Что не делают? Не гоняют или не относятся к ребёнку плохо? Ну-у, знаешь. Некоторые люди совсем не меняются, как и земля. Жители Холмов никогда не проделывают такие штучки с подбрасыванием. Они входят в дом на цыпочках и шёпотом, словно это шипит чайник, напевают спящему в нише камина ребёнку то заклинание, то заговор. А позднее, когда ум ребёнка созреет и раскроется, как почка, он станет вести себя не так, как все люди. Но самому человеку от этого лучше не будет. Я бы вообще запретил трогать младенцев. Так я однажды и заявил сэру Хьюону[55].
— А кто такой сэр Хьюон? — спросил Дан, и Пак с немым удивлением повернулся к мальчику.
— Сэр Хьюон из Бордо стал королём фей после Оберона. Когда-то он был храбрым рыцарем, но пропал по пути в Вавилон. Это было очень давно. Вы слышали шуточный стишок «Сколько миль до Вавилона?»[56]
— Ещё бы! — воскликнул Дан.
— Так вот, сэр Хьюон был молод, когда он только появился. Но вернёмся к младенцам, которых якобы подменяют. Я сказал как-то сэру Хьюону (утро тогда было такое же чудное, как и сегодня): «Если уж вам так хочется воздействовать и влиять на людей, а насколько я знаю, именно таково ваше желание, почему бы вам, заключив честную сделку, не взять к себе какого-нибудь грудного младенца и не воспитать его здесь, среди нас, вдали от Холодного Железа, как это делал в прежние времена король Оберон. Тогда вы могли бы предуготовить ребёнку замечательную судьбу и потом послать обратно в мир людей».
«Что прошло, то миновало, — ответил мне сэр Хьюон. — Только мне кажется, что нам это не удастся. Во-первых, младенца надо взять так, чтобы не причинить зла ни ему самому, ни отцу, ни матери. Во-вторых, младенец должен родиться вдали от железа, то есть в таком доме, где нет и никогда не было ни одного железного кусочка. И наконец, в-третьих, его надо будет держать вдали от железа до тех самых пор, пока мы не позволим ему найти свою судьбу. Нет, все это очень не просто». Сэр Хьюон погрузился в размышления и поехал прочь. Он ведь раньше был человеком.
Как-то раз, накануне дня великого бога Одина[57], я оказался на рынке Льюиса, где продавали рабов — примерно так, как сейчас на Робертсбриджском рынке продают свиней. Единственное различие состояло в том, что у свиней кольцо было в носу, а у рабов — на шее.
— Какое ещё кольцо? — спросил Дан.
— Кольцо из Холодного Железа, в четыре пальца шириной и один толщиной, похожее на кольцо для метания, но только с замком, защёлкивающимся на шее. В нашей кузнице хозяева получали неплохой доход от продажи таких колец, они паковали их в дубовые опилки и рассылали по всей Старой Англии. И вот один фермер купил на этом рынке рабыню с младенцем. Для фермера ребёнок был только лишней обузой, мешавшей его рабыне исполнять работу: перегонять скот.
— Сам он был скотина! — воскликнула Юна и ударила босой пяткой по воротам.
— Фермер стал ругать торговца. Но тут женщина перебила его: «Это вовсе и не мой ребёнок. Я взяла младенца у одной рабыни из нашей партии, бедняга вчера умерла».
«Тогда я отнесу его в церковь, — сказал фермер. — Пусть святая церковь сделает из него монаха, а мы спокойно отправимся домой».
Стояли сумерки. Фермер крадучись вошёл в церковь и положил ребёнка прямо на холодный пол. И когда он уходил, втянув голову в плечи, я дохнул холодом ему в спину, и с тех пор, я слышал, он не мог согреться ни у одного очага. Ещё бы! Это и не удивительно! Потом я растормошил ребёнка и со всех ног помчался с ним сюда, на Холмы.
Было раннее утро, и роса ещё не успела обсохнуть. Наступал день Тора — такой же день, как сегодня. Я положил ребёнка на землю, а все Жители Холмов столпились вокруг и стали с любопытством его рассматривать.
«Ты все-таки принёс дитя», — сказал сэр Хьюон, разглядывая ребёнка с чисто человеческим интересом.
«Да, — ответил я, — и желудок его пуст».
Ребёнок прямо заходился от крика, требуя себе еды.
«Чей он?» — спросил сэр Хьюон, когда наши женщины забрали младенца, чтобы покормить.
«Ты лучше спроси об этом у Полной Луны или Утренней Звезды. Может быть, они знают. Я же — нет. При лунном свете я сумел разглядеть только одно — это непорочный младенец, и клейма на нем нет. Я ручаюсь, что он родился вдали от Холодного Железа, ведь он родился в хижине под соломенной крышей. Взяв его, я не причинил зла ни отцу, ни матери, ни ребёнку, потому что мать его, невольница, умерла».
«Что ж, все к лучшему, Робин, — сказал сэр Хьюон. — Тем меньше будет он стремиться уйти от нас. Мы предуготовим ему прекрасную судьбу, и он будет воздействовать и влиять на людей, к чему мы всегда так стремились».
Тут появилась супруга сэра Хьюона и увела его позабавиться чудесными проделками малыша.
— А кто была его супруга? — спросил Дан.
— Леди Эсклермонд. Раньше она была простой женщиной, пока не отправилась вслед за своим мужем и не стала феей. А меня маленькие дети не очень-то интересовали — на своём веку я успел насмотреться на них ого-го сколько, — поэтому я с супругами не пошёл и остался на холме. Вскоре я услыхал тяжёлые удары молота. Они раздавались оттуда — из кузницы. — Пак показал в сторону дома Хобдена. — Для рабочих было ещё слишком рано. И тут у меня снова мелькнула мысль, что наступающий день — день Тора. Я хорошо помню, как дул несильный северо-восточный ветер, шевеля и покачивая верхушки дубов. Я решил пойти
