достойно справляться с кризисными ситуациями. Рядом с ней было спокойно. Ей хотелось доверять. Очарование уверенного в себе человека всегда действовало на меня, как валерьянка на кошку.
Ночью у нас пробило колесо. Как будто Амур, зная особенности моего характерца, специально подобрал такие элементы мозаики, которые позволяют за самое короткое время увидеть другого человека в разных обстоятельствах. К тому моменту между нами с Женькой уже установилась связь, какая бывает у действительно нравящихся друг другу людей. Взгляды, общие темы для разговора, шутки, энергия взаимного притяжения, витками гуляющая по салону автомобиля…. Я расслабилась, несмотря на то, что со Светкой мы были знакомы всего не больше месяца, а Женька, вообще, была для меня новым человеком. Мелкая авария. Девчонки меняли колесо, я сидела в салоне и думала о своей неприколоченности и авантюризме.
— Ты как тут? — Женька открыла дверь и наклонилась ко мне.
— Я нормально. Ничего, что я вам не помогаю?
— Не говори глупостей, — улыбнулась она так, что мне стало как-то особенно прекрасно. — Ты не замерзла? Подожди!
Женька принесла из багажника теплый плед и бережно расправила его на мне, заботливо подоткнув по бокам. На пару секунд ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего, наши взгляды встретились. Мы одновременно улыбнулись.
— Мы скоро, уже почти все. Не скучай тут, — она протянула руку, чтобы сделать погромче музыку, мне захотелось ощутить ее прикосновение.
— Хорошо. Вы — молодцы, все-таки.
— А то! — подмигнула она. — Мы такие.
И все, я уже была немножко влюблена. Так просто. Кристаллизация произошла. Надежда плюс сомнение по Стендалю. А вдруг? Может быть? Неужели? Я точно чувствовала, что нравлюсь ей, но моя осторожность была, как всегда, на страже границ. Я задумалась. Французский шансон из автомагнитолы прорывался короткими отрывочками на фоне белого шума. Что-то новое пробивалось сквозь заасфальтированное сердце, еще помнящее тяжесть катка и крики полупьяных рабочих: «Че, не видишь, что здесь знак? Куда прешь, клуша?!»
Я вышла из машины и попала в ночное звездное небо, опустившееся гигантским куполом вокруг меня, стоящей на маленьком земном шарике размером с футбольный мяч. В десяти метрах от меня в открытом космосе два малознакомых человека негромко переговаривались, занимаясь своим делом. Одиночество хлынуло сверху потоком апрельского свежего ветра, ночь сказала, что я заблудилась. Я вернулась в машину, под теплый плед, с новым, щемящим чувством детской незащищенности, обреченной отныне прятаться под маской взрослой уверенности непонятно в чем.
Затри дня в их родном городе, мы окончательно сдружились со Светкой, и еще более серьезно я поняла, что Женька мне не просто нравится, а очень, очень, очень…
Впервые за несколько лет кто-то, кроме Киры, вызывал у меня такие яркие эмоции практически с первой — пусть в данном случае и затянувшейся — встречи. Я узнала, что она очень привязана к своей семье, что воспитана она в атмосфере любви и вседозволенности. Что она недавно рассталась со своей девушкой, с которой прожила вместе пять лет. Что она изменяла этой Кате с регулярностью, выдающей неслучайность такого образа жизни. Что ее моральные представления далеко не соответствуют образу человека, которому можно безоговорочно доверять в близких отношениях. Избалованная вниманием, привыкшая получать все, что захочет, Женька, тем не менее, была мне ничуть не менее симпатична.
А вот Светка была несколько обеспокоена, наблюдая мой нездоровый блеск в глазах.
— Я, конечно, не буду тебе ничего рассказывать, тем более что она — мой самый близкий друг, и я многим ей обязана. Но…
За этим «но» стояла Светкина мораль и нравственность, все немного наивные, но пленяющие своей чистотой представления о том, что «вместе — это вместе». Все последние годы Светка очень близко могла наблюдать совместную жизнь Женьки с Катей, и, понятное дело, я бы отдала многое за детальную информацию.
Мне хотелось знать больше. С другой стороны, я понимала, что любое поведение человека складывается из двух составляющих: своего характера и ситуации, в которой он живет, человека, с которым он рядом. А описание чужой жизни далеко не всегда может быть объективным. Были и у меня такие отношения, в которых я выглядела, мягко говоря, не очень.
Мне было важно другое: сильный ли это человек, умный ли, нравлюсь ли я ей, получится ли у нас что-нибудь, стоит ли увлекаться дальше. Женька вела себя сдержанно, временами совсем отстраненно, что еще больше меня заводило. Было видно, что она все еще поглощена своим расставанием с Катей, тем более, что та ушла первой. Было понятно, что Женька страдает, не принимает уход, не может смириться с ним.
Но сам факт того, что я на несколько дней полностью забыла о Кире, говорил мне о многом. Они были похожи, непонятно чем, но безусловное сходство было очевидно. Похожие семьи — где родственники связаны не формальными узами родства, а искренней и глубокой любовью и заботой. Балованные дети, убежденные в том, что весь мир существует для их радости и развлечений. Уверенность в себе, манера говорить, реагировать… Я злила саму себя поисками такого сходства, но ничего не могла с собой поделать. Я везде искала Киру, и очень редко могла найти ее случайное отражение. Вместе с тем, Женька была совершенно не похожа на нее. И нравилась мне от этого еще сильнее.
Мы выехали обратно в Москву ранним утром, полночи со Светкой проговорив о всяких разностях, выпив литра два фруктового чая на маленькой кухне старой квартиры Светкиных родителей. Ее мама, ничего не знающая о нетрадиционной сексуальной ориентации своей дочки, гостеприимно приютила нас на три дня, и перед отъездом специально встала пораньше, чтобы проконтролировать, позавтракаем ли мы «как следует»:
— Света редко привозит в гости своих подруг, а мне так важно знать, с кем она там. Она так занята все время. А я скучаю, хотя и понимаю, что у нее теперь своя жизнь. Не знаешь, у Светы не появился… друг?
— Вроде бы нет, насколько мне известно. Она вся в работе, — сдержанно балансировала я на грани вранья и правды. — Да вы не волнуйтесь за нее, успеет еще выйти замуж. Если захочет. Разве в этом счастье?
— А в чем еще наше женское счастье? — резонно вздохнула Ирина Степановна, — Не в работе же…
К счастью, Светка вовремя присоединилась к столь остроугольной утренней беседе.
— Ты кушай, кушай. — Светкина мама, судя по всему, задалась целью утрамбовать в гостей максимальное количество пирогов (с лимоном, творогом, рыбой — ужас моей диеты, ночной кошмар моего «не есть после шести»), салатов, борща, конфет, еще окрошки, девочки, попробуйте, с квасом свежим, и сметанку возьмите…
— Мама! — Светка возмущенно пыталась встать из-за стола. — Хватит кормить меня так, как будто это последний день моей жизни. Мы худеем.
— Успеете еще похудеть в своей Москве. Небось, сидите там на всяких дурацких гамбургерах! А домашний супчик — это совсем другое дело. От него не толстеют. Положить вам еще?
— Нет, Ирина Степановна, спасибо. Я, правда, больше не могу.
— Мама, хватит, прошу тебя. И про еду, и про моих женихов.
— Вот и привези мне жениха в следующий раз. Буду кормить его.
— Мама! Сколько можно! Ой, вот и Женька приехала, все, мама, нам пора бежать.
— Я вам тут завернула с собой пирогов, и пару баночек варенья, — голос Ирины Степановны дрогнул. — Приезжай почаще. Приезжайте вместе.
Мы поспешно допили кофе и распрощались.
— А ты не хочешь ей рассказать правду? Ведь ты у нее не единственная дочь — старшая сестра Светки, Таня, представляла собой как раз идеальный образец «правильной девушки», умница, красавица, работящая, замуж вышла вовремя, как и положено, ребенка родила. — Может быть, она немного
