Европеец

Утро жизнью благодатной
Осветило сонный мир;
Дышит влагою прохладной
Упоительный Зефир.
Нега, радость и свобода
Торжествуют юный день,
Но в моих очах природа
Отуманена как тень.
Что мне с жизнью, что мне с миром?
На душе моей тоска
Залегла как над Вампиром
Погребальная доска.
Вздох волшебный сладострастья
С стоном девы пролетел
И в груди за призрак счастья
Смертный хлад запечатлел.
Уж давно огонь объятий
На злодее не горит,
Но над ним как звук проклятый
Этот стон ночной гремит.
О исчезни стон укорной
И замри как замер ты
На устах красы упорной
Под покровом темноты.

А. И. Полежаев. Букет

К груди твоей, Эмма,
Приколот букет —
Он жизни эмблема, —
Но розы в нем нет!
Узорней, алее
Есть много цветов,
Но краше, милее
Царица лугов.
Эфирный влетает
В окно мотылек
На перьях лобзает
Он каждый цветок.
Над ландышем вьется
К лилее прильнул
Кружится, несется
И быстро порхнул.
Куда ж ты бесстрастный
Любовник цветов
Иль ищешь прекрасной
Царицы лугов?
О Эмма, О Эмма,
Вот блеск красоты
Как роза — эмблема
Невинности ты.

А. С. Пушкин. Отрывок из повести

XXI
Туда*, я помню, ездила всегда *В церковь66*
Графиня… (звали как, не помню, право)
Она была богата, молода;
Входила в церковь с шумом, величаво;
Молилась гордо (где была горда!).
Бывало, грешен; все гляжу направо,
Все на нее. Параша перед ней
Казалось, бедная, еще бедней.

XXII
Порой графиня на нее небрежно
Бросала важный взор свой. Но она
Молилась богу тихо и прилежно
И не казалась им развлечена.
Смиренье в ней изображалось нежно;
Графиня же была погружена
В самой себе, в волшебстве моды новой,
В своей красе надменной и суровой.

XXIII
Она казалась хладный идеал
Тщеславия. Его б вы в ней узнали;
Но сквозь надменность эту я читал
Иную повесть: долгие печали,
Смиренье жалоб… В них-то я вникал,
Невольный взор они-то привлекали…
Но это знать графиня не могла
И, верно, в список жертв меня внесла.