ни было. Ты не будешь красть ни из моей лавки, ни у моей семьи. Ты умеришь свои аппетиты и не обесчестишь своим поведением мою семью. Ты не совершишь никакого безнравственного или гнусного поступка под моей крышей. Ты не оскорбишь мою семью. Тебя это устраивает?
Я схватил тростниковое перышко из чернильницы и крупно нацарапал подпись в конце листа. Горя желанием произвести на хозяина впечатление ученостью, я подписался по-латински. Johannes de Maguntia — Иоганн из Майнца. Хенхен Генсфлейш, мальчик, которым я был, исчез, оставленный на пристани Майнца шестью днями ранее.
Конрад Шмидт был не из восторженных людей. Он взял бумагу, посыпал впитывающим влагу песком и оставил сохнуть.
Я воспользовался этим мгновением, чтобы получше разглядеть человека, от которого теперь зависело мое будущее. Ему было лет пятьдесят. Глаза темные и глубокие, щеки впали от возраста. На нем была бордовая рубаха, а поверх нее длиннополый жилет, отороченный мехом; на пальце левой руки здоровенное кольцо — дорогое, но не безвкусное. Из-под бархатной шапочки выбивались седые кудри, в каждой его черте, казалось, сквозила умеренность и рассудительность. Когда он улыбался, что случалось редко, то казался лишь печальнее.
А что же он получит взамен? Я посмотрел на свое отражение в серебряном зеркале на стене за его плечом. Безусловно, я был идеальным молодым учеником. На мне была свежая белая рубашка, которую я купил в Майнце и не надевал целую неделю, пока баржа шла вниз по реке. Мои волосы под матерчатой шапочкой были причесаны и подстрижены, кожу я отскреб от грязи в бане, щеки были свежевыбриты. Все мои вещи уместились в мешке, лежащем у ног. С того момента, как я сошел на пристань в Кельне и увидел на холме собор, напоминающий стеклянный клинок, я чувствовал себя свободным — вне пределов досягаемости отца и вырвавшимся из удушающей атмосферы собственной семьи. Я знал, что здесь найду свое место под солнцем.
Шмидт подметил мой взгляд, но ничего не сказал.
— Идем, я покажу тебе остальной дом.
Я взял мешок и последовал за ним. Дверь в задней части помещения вела в небольшой двор, где находились туалет, кладовка, дровник и большой горн у задней стены. У горна стоял человек в кожаном переднике, раздувавший мехи. Услышав наше приближение, он повернулся.
— Это Герхард, — сказал Шмидт. — Он закончил ученичество прошлым летом. Теперь работает здесь подмастерьем.
Герхард мне сразу не понравился. Его руки казались слишком большими, чтобы создать какие-либо изысканные вещицы в ювелирной мастерской. Лицо у него было красное и лоснящееся, потное от жара, под узкими глазами набрякли мешки. Он напомнил мне отца, хотя и был старше меня не больше чем лет на пять. Он кивнул мне, прокряхтев что-то, потом отвернулся и продолжил свои занятия.
— Пока я занят в лавке, руководить тобой будет Герхард.
Мое настроение несколько упало. Конрад Шмидт обладал всеми качествами, какие я хотел видеть в хозяине и учителе: серьезный, властный человек, которому легко подчиняться. А вот Герхард, это сразу стало мне понятно, — неотесанный мужлан, который ничему не сможет меня научить. Я с мрачным выражением на лице последовал за Шмидтом вверх по деревянной лестнице, ведущей снаружи дома на второй этаж.
— Здесь живем мы с женой.
Этаж делился на две комнаты — гостиная и спальня. Каменные стены были задрапированы зелеными портьерами, а по углам комнаты стояли три темных сундука. На одном из них — на том, что рядом с люлькой, — в расшнурованном платье сидела светловолосая женщина, кормившая ребенка.
— Моя жена, — мрачно проговорил Шмидт.
Перед тем как он вытащил меня назад на лестницу, я успел увидеть на ее лице предназначавшуюся мне дружескую улыбку. Она, видимо, возрастом была ближе ко мне, чем к мужу, и время пощадило ее фигуру. Теперь я понял, почему Шмидт напирал на мою нравственность.
— А другие дети у вас есть? — спросил я, когда мы поднимались в чердачное помещение.
Мы уже находились довольно высоко: крыши, трубы и шпили окружали нас со всех сторон. А Герхард во дворе отсюда даже казался маленьким.
— У меня есть дочь, которая сейчас в ученичестве у ткача, и сын. С ним ты скоро познакомишься. Гильдия только-только одобрила его регистрацию в качестве моего ученика. Вы с ним будете жить в одной комнате.
Мы добрались до площадки на самом верху и вошли в чердачное помещение. Слуховое окошко пропускало внутрь холодный осенний свет. В комнате почти ничего не было — только лампа, сундук и кровать.
— Здесь вы с Петером будете спать.
Я подошел к окну и выглянул. Напротив поднимался недостроенный собор; доведена до конца была лишь часовня с иглообразным шпилем. От собора широким полумесяцем расходился город, повторяя излучину реки, которая, извиваясь, уходила на юг — назад в Майнц. Этот вид приободрил меня. Может быть, учение у Герхарда не будет таким уж тяжелым испытанием.
Дверь распахнулась, и я повернулся, думая, что ее открыл порыв ветра. На площадке снаружи стоял парнишка, совсем еще мальчик, он с любопытством заглядывал внутрь. У него была нежная белая кожа, абсолютно гладкая, и шапка золотистых кудрей. На мгновение мне показалось: я вижу ангела. Потом я заметил сходство с Конрадом. Они были похожи, как два глиняных сосуда, сделанные рукой одного гончара, только один обожженный и потрескавшийся, а другой влажный и ровный, еще не побывавший в печи для обжига. Мальчик улыбнулся мне.
Шмидт повел рукой от одного к другому.
— Это мой сын Петер.
И в эту минуту я почувствовал, как демон вошел в мою душу.
IX
Глаза Брета расширились — по крайней мере, он был жив. Он посмотрел на Ника из окошка программы на мониторе, потом дернул головой к плечу. Человек с пистолетом стоял лицом к двери, и лица Ника в ноутбуке Брета не заметил.
Мысли Ника метались. Тошнота подступила к горлу. Что происходит?
За ним с грохотом распахнулась дверь.
— Ник? Ты что делаешь?
Ник повернулся. Это был Макс — сосед. Восьмилетний парнишка, который всюду совал свой нос. Мать его работала чуть ли не круглосуточно в какой-то крупной фирме. Ник два-три раза помогал ему готовить домашние задания. Макс высунул голову из дверей своей квартиры, посасывая лимонад и с любопытством глядя на Ника.
— Тебя опять Брет не впускает?
— Я…
Ник услышал звук выстрела за стеной. Секунду спустя этот звук отдался в наушниках цифровым эхом, которое было чуть ли не громче, чем первичный звук выстрела. К этому мгновению Брет был уже мертв. Его тело дернулось под пулями, конвульсивно и неестественно, словно чудовищность случившегося невозможно было передать веб-камерой. Человек в комнате уставился в монитор, глядя на Ника. На мгновение их глаза встретились, искусственно разделенные виртуальным пространством. После этого киллер двинулся к двери.
Макс вскрикнул и захлопнул дверь. Ник подхватил компьютер и побежал. Плохо владея собой от потрясения и притока адреналина, он бросился к лестнице. Вверх или вниз? Внизу была улица, люди, безопасность — предусмотрел ли это киллер? Может быть, внизу Ника поджидал кто-то еще? А если он побежит наверх, то не окажется ли в ловушке?
