повторил он.
Наконец два пристава на виселице сумели растянуть мастера монетного двора между крюками, словно тушу на вертеле, чтобы он горел дольше, перед тем как умереть. Еретику повезло больше: его привязали вертикально к столбу, где пламя должно было быстро его поглотить. Поэтому я сделал вывод, что его преступление менее злостное.
Бейлифы принесли дрова из углов площади и положили их на солому. Приставы попрыскали на них маслом из фляги так, чтобы немного попало и на преступников. Магистрат забрался на возвышение и зачитал обвинения, написанные на большом свитке с печатью. Я не слышал его слов, но отец с немалым удовольствием повторял их для меня. Еретик, мол, отрицал, что Христос — Сын Божий, а церковь — путь к спасению. Что он призывал церковь отдать ее собственность. Что он в полночь, прибегая к черной магии, вызывал самого Люцифера, в вино причастия подсыпал прах мертворожденных младенцев, предавался блуду на алтаре и совершил кровосмесительный акт со своей сестрой. Глядя на этого по виду добродушного человека с выпирающим кадыком, трудно было поверить во все это, но, как говорил отец, дьявол надевает маски, чтобы обманывать нас. Наверное, я должен был слушать внимательнее.
Собирались облака, усиливался ветер. Факел в руке пристава разгорался все ярче, а день становился все темнее. Приговоренные истерически читали молитвы. Лицо магистрата побагровело — он пытался перекричать рев животных, звон колоколов и крики толпы. Закончив, он сразу же спрыгнул с возвышения и дал знак приставам поджигать.
Огонь занялся за считаные мгновения, принялся плясать на сваленных горкой дровах, лизать тела несчастных наверху. Еретик умер мгновенно. А может, потерял сознание. Фальшивомонетчик продержался дольше. Я видел, как пламя вгрызлось в его одежду там, где на нее попало масло, и впечатление создалось такое, будто пламя пожирает его изнутри, а не снаружи. Его вопли и треск огня смешались с криками толпы.
Я почувствовал удар по спине и оглянулся. Это был мой отец. Его кривые ноги были широко расставлены, глаза обращены к небесам, лицо горело праведным гневом, а его палка молотила по моим плечам, вбивая в меня память о происходящем.
Мне и после этого доводилось видеть, как сжигали других людей за их непомерные грехи. И каждый раз некая малая часть моей души сжималась от сочувствия к ним.
V
Даже в Нью-Йорке погода может тебя достать. Ника разбудил дождь — ледяные иглы молотили по окну. Он перевернулся, чтобы еще несколько секунд понежиться в тающих объятиях сна. Но вдруг вспомнил.
Глаза его мигом раскрылись. Часы на прикроватном столике показывали без десяти одиннадцать, хотя за окном стояла темнота и определить время было невозможно. Неудивительно, что он проспал. Он резко поднялся с кровати и подошел к открытому ноутбуку на полке у окна. Он оставил его включенным на ночь и даже звука подбавил на тот случай, если она вызовет его еще раз. Никаких вызовов не поступало. Он посмотрел почту, даже не потрудившись выкинуть спам, но и там ничего не было. В висках запульсировала боль. Ему захотелось выпить кофе.
Увидев Брета, он понял, что встал слишком поздно. Приятель, снимавший на пару с ним квартиру, сидел в вальяжной позе на стуле и одной рукой стучал по клавиатуре, а в другой держал подсохший кусок вчерашней пиццы.
— Ты чем там занят?
— Капчи,[1] — проговорил Брет с полным ртом пеперони. — Этот сайт за каждую сотню капчи выдает бесплатную порнуху.
Когда машины завоюют эту планету, подумал Ник, Брет будет их пятой колонной. Он питался всякой падалью — паразит, обитающий на самом дне Интернета. Он находил адреса электронной почты для спамеров, вздергивал цены на онлайновых аукционах, рекламировал преимущества сомнительных лекарств или, как теперь, расшифровывал написанные враскоряку символы, с помощью которых веб-сайты блокировали автоматическую регистрацию; Брет за несколько центов был готов делать что угодно. Если бы существовало влиятельное сообщество, выступающее против Интернета (а Ник полагал, что такие сообщества где-то существовали), то Брет был бы для этих людей идеальным образцом всего недопустимого. Ник толком не понимал, почему стал на пару с Бретом снимать эту квартиру.
— Ты куда это намылился ночью? — пробурчал Брет. — Сутенер вызывал?
Ник направился к кухонному столу и включил чайник.
— Я получил письмо от Джиллиан.
— Мм… — Брет облизнул жирные пальцы и потянулся к мышке. — Она что, вернулась?
— Я думаю, она в Европе.
— Сотенка. — Брет кликнул мышкой. Символы исчезли, и на экране появилась пара сладострастно обнимающихся обнаженных женщин, на их лицах с приоткрытыми ртами застыло выражение наслаждения. — Она хорошенькая.
Ник плеснул кипяток на молотый кофе, но потом решил, что не может ждать. Он выпьет кофе в забегаловке на углу.
— Я ухожу.
Брет помахал ему на прощание. Пицца колыхалась в его руке, как дряблая кожа.
— Я буду здесь.
Ник проехал на метро по линии «А» до Сто девяностой улицы и вылез на Форт-Вашингтон-авеню. Дождь перешел в мелкую морось, которая проникала ему за воротник, доставала до самых костей. В последний раз он был здесь в разгар лета, когда пышные кроны деревьев погружали улицу в тень, а ребятишки гонялись друг за другом с водяными пистолетами. Он тогда купил Джиллиан мороженое в киоске «Гуд хьюмор». Теперь листья облетели, улицы опустели. На сером холме перед ним над лесом возвышалась каменная башня средневекового монастыря — фрагмент далеких стран и времен, возведенный в Верхнем Манхэттене. Музей «Клойстерс». За музеем склон опускается к Гудзону, а другой, обрывистый, берег теряется в тумане. Рев машин на мосту Джорджа Вашингтона висит в воздухе, как рокот отдаленного грома.
В музее не было ни души. Ник купил входной билет и направился к экскурсоводу, светловолосой даме, которая походила на коршуна, готового спикировать на посетителей. Брошка на ее лацкане напоминала бирку на экспонате: Манхэттен, середина XX века, вероятно, еврейские корни. Ее глаза засверкали, когда она увидела приближающегося Ника.
Он вытащил картинку, которую прислала Джиллиан.
— Вы это узнаете?
Глаза экскурсовода скользнули по листочку, с которого на нее глазели четыре медведя и столько же львов.
— Не знаю. — (Ник видел ее разочарование.) — Может, вам лучше поговорить с доктором Сазерленд.
— А где мне его найти?
— Ее. Она, вероятно, в зале единорога. — Она показала помещение за открытой дверью. — Пройдите до самого конца.
Музей являл собой странное место. Джиллиан называла его химерой: он состоял из соединенных в одно целое растерзанных частей других зданий, привезенных из Старого Света. Коридор в романском стиле вел в готический зал, испанская часовня расположилась рядом с домом капитула. Ник прошел по пустой аркаде, затем через дверь двадцатого века и оказался в удлиненной, тускло освещенной комнате. Стены ее были почти не видны за семью громадными гобеленами. Перед одним из них на коленях стояла молодая
