— Остальные по домам, — командовал от имени старосты Афанасий. — И чтоб носу на улицу не казали.
— …остальным дома закрыться и тихо сидеть, пока я не вернусь.
— Экий ты прыткий: «не вернусь», — развеселился Афанасий, чуть придавив старосту.
Тот крякнул, но смолчал.
— А не обманут? — спросил Михаил. — Мы отправимся, а они за нами следом и подкараулят на тропе? Вон, и темнеет уже, так им даже сподручнее.
— Непременно обманут, — сказал Афанасий, оттаскивая старосту от окна. — Но на их хитрость мы свою хитрость учиним.
Он достал из сапога короткий, но острый даже на вид нож. Снял кушак и примотал свою руку к шее старосты так, чтоб острие смотрело обомлевшему мужику точно в кадык.
— Ну вот, — полюбовался он делом рук своих. — Теперь, ежели что, ежели прыгнут из кустов али стрелять надумают, ты первым покойничком станешь. Так что людям твоим надо птиц ночных разгонять и ветки с дороги убирать, чтоб я не оступился нечаянно. Чуешь?
Страшась даже кивнуть головой, староста лишь закрыл глаз утвердительно.
— Вот и славно. Ну, двинем, помолясь?
Михаил прошел в узкие сени. Щелкнул засовом. Приоткрыл с опаской. Замер на пороге, загораживая проход.
— Чего застрял-то? Шагай уже, — подбодрил его Афанасий.
Михаил выхватил саблю и шагнул за дверь, словно в прорубь нырнул. Сын кузнеца вывел старосту, стараясь не очень щекотать его ножом. Хотел еще раз предупредить, чтоб не рыпался, да передумал — и так хватит ему острастки.
Под ненавидящими взглядами мужиков, не думавших расходиться, они дошли до ворот. Телега с едой и товаром ждала их, как и было указано.
Афанасий придирчиво осмотрел груз:
— А пушечка наша где?
— Бог с ней, — попытался одернуть его Михаил. — Новую купим.
— Э, нет. Что наше, то наше. Ну-ка, за пушечкой дунули, — бросил он, не оборачиваясь, зная, что мужики идут за ними от самого крыльца. Для убедительности он кольнул острием горло старосты.
Тот прохрипел, чтоб выполняли.
Через некоторое время пушку прикатили, привязали к задку телеги. Афанасий кивнул, пошли, мол. Колеса скрипнули. Телега с товаром и четырьмя мужиками по бокам тронулась. Следом пошли Афанасий и староста, а замыкал шествие Михаил, нервно поигрывающий саблей.
— Ворота за нами закройте, чтоб соблазну не было? — крикнул на прощание Афанасий.
Телега вкатилась под сень вечернего леса.
До корабля добрались уже в сумерках, ориентируясь на едва заметный огонек костра. Купцы подивились находчивости Афанасия, но сдержанно. Поняли, что, пока корабль не отплывет, радоваться преждевременно.
— Доски обратно свели да скобами укрепили. Просмолили тож, — доложил Андрей. — На воду спихнули, вроде держит.
— То славно, — отозвался Афанасий. — Этих олухов приспособьте к работе, пущай таскают добро на борт.
Михаил же закусил от обиды губу — в его сторону никто и не посмотрел.
— А с этим что делать будем? — ткнул пальцем в старосту Хитрован, в глазах которого зажглись мстительные огоньки.
Шипша, оскалившись, потянулся к висящему на поясе кривому кинжалу.
— Смертоубийства не допущу, — дал им укорот Афанасий. — С собой его возьмем до поры, чтоб деревенские какую подлянку не устроили. А отплывем подальше — за борт кинем, пущай домой сам плывет. Глядишь, после такой науки перестанет добрых людей обманывать.
— Есть тут еще беда одна, — помял в руках шапку Андрей.
— Что случилось? — нахмурил брови Афанасий. — Да говори, не томи.
Привязанный к нему староста обмер, повис безжизненно в ожидании смерти. Михаил снова взялся за эфес сабли.
— Караван Аслан-бека мимо прошел. Почитай сразу, как вы в деревню ушли. Кораблей тридцать. Спервоначалу посольские на судах огромных, что бусами[15] прозываются. Да красивые такие, с резными надстройками, в коврах все. Шум, музыка на них. А следом за ними корабли попроще. Московские да ярославские струги, да и кочи[16] северные, и даже коги[17] ганзейские шли.
— Поспешать, значит, надо до Нижнего, чтоб успеть перехватить? — раздумчиво проговорил Афанасий. — Что ж, придется-таки за весла браться.
Купцы не роптали, сели не чинясь, только Андрея не пустили, хоть и рвался. Уважили старость. Отправили молодого да глазастого племянника на нос, смотреть под форштевень, не окажется ли еще мелей по курсу. Михаил, места которому просто не хватило, тоже ушел на нос, занялся пушечкой, внимательно разглядывая ствол внутри и снаружи, не поцарапали ли, когда тащили по лесу. Кто-то из гребцов затянул веселую песню с молодецким посвистом, весла вспенили темную воду. Струг помчался вперед, оставляя за кормой пенный след.
Старосту решили в ледяную воду не сбрасывать, как обещали. И грех на душу брать не хотели, а то вдруг потопнет еще, да и гнев поутих. Наказали больше купеческий люд не грабить, подкрепив слова парой затрещин, да и высадили за ближайшей косой, чтоб пешком до дому шел.
Вечерний причал Нижнего Новгорода встретил их тишиной, грудами мусора, оставленными пребывавшим тут караваном, и плавающими в воде объедками. Огромный караван, утомив жителей до полного безразличия к происходившему вокруг, снялся и ушел вниз по реке.
— Не успели, — выразил общую мысль Андрей.
— Ничего, бог даст, нагоним, — ответил Афанасий.
— Погодить надо, — взял слово Михаил. — Люди руки до крови сбили и спину наломали так, что не разогнуть. Отдых нужен.
— То верно, — подтвердил Хитрован. — Мочи больше нет.
— Пристанем?
— Совсем караван уйдет, — вздохнул Афанасий.
— Тогда, может, парус поставим, да на руль человека и пойдем караван догонять тихим ходом? А остальные пускай спать ложатся, — молвил Андрей. — Приставать нам незачем. Еды, Афанасию благодаря, у нас в достатке.
В подтверждение своих слов он с шумом хлебнул ухи, сваренной из наловленной сачком прямо с борта рыбы, и вкусно заел подовым деревенским хлебом.
— Никто не супротив такого предложения? — спросил Афанасий. После возвращения товара к словам его стали относиться с особым почтением.
— А не опасно ночью да в одиночестве по Волге-то плыть? — спросил кто-то.
— Если сейчас не поплывем, домой возвращаться с убытком придется. Как вы, не знаю, а мне с долгами не расквитаться будет.
— Мине надо томой, — подал голос татарин Шипша. — Шдут меня.
— Да и я бы поплыл, — сказал Михаил.
— И я бы, — сказал Андрей. — Я эту поездку как последнюю задумал, чтоб потом на покой. Нехорошо будет, если несолоно хлебавши вернусь. На всю оставшуюся жизнь камень на душу.
Все посмотрели на Хитрована.
— Да и черт с вами! — вскричал тот, мелко перекрестив рот. — Идем!
— Тогда спать укладывайтесь, а я до свету на руль встану, — сказал Афанасий.
Никто не стал ему возражать, купцы тут же вытащили отрезы и шкуры, служившие им постелями, и улеглись. Весельные гребцы попадали, кто где был, иные уснули прямо на банках. Над водой понесся молодецкий храп.
