сотрудник агентства. «Вам нужен кто-нибудь более энергичный, чтобы заниматься вашей карьерой, Боб, и я полагаю, в ваших интересах, чтобы вас обслуживал человек со свежим взглядом». Отказ вводит Уотербери в депрессию: это профессиональное заключение о том, что он не в состоянии написать даже рыночную дешевку. В течение нескольких дней он пребывает в полном унынии и не в состоянии продолжать свои поиски.
И как раз в тот момент, когда это кажется совершенно невозможным, когда он начинает видеть себя глазами своего агента и понимать, что мечта, заставившая его бросить карьеру, окончательно умерла, у стойки портье в отеле «Сан-Антонио» появляется Поле́. На ней узкое черное платье с разрезом до бедра. «Почему вы не заходите ко мне?» – выговаривает она ему.
По правде говоря, он не мог выбросить ее из головы. По ночам он терзался фантазиями о ее порношоу, а днем она возвращалась к нему мимолетными воспоминаниями о том танце или о том, как глубоко она поняла его, выразив это чувство фразой: «Это так трудно – сделать больше, правда?» Он несколько раз прохаживался около ее квартиры, представляя себе, какое презрение она будет испытывать к нему, если он объявится у нее. Больше того, он любит жену, которая всегда его опора и поддержка, и своего ребенка, для которого он – весь мир. Вот почему он не заходил к ней. Но теперь она перед ним во всей обманчивой роскоши, какую может придумать Буэнос-Айрес.
«Я пришла захватить вас на уроки танго. Это очень важно для ваших исследований!»
Он сдается мечте. Она увозит его в такси, и ко времени, когда они добираются до «Конфитерии Идеаль», он снова писатель, он в объятиях танго, которое управляет его движениями, он все время чувствует запах табака, манящего, жаркого тела, и его рука такая же влажная, как и лежащая на ней рука Поле́.
«Ради бога, прости! У меня две левые ноги».
Поле́ смеется: «Ничего, ничего. Теперь попробуем еще раз. Сначала в сторону, потом вместе, да, да, так, теперь три шага. Ты же опрокинешь меня, ну что за идиот!» В «Конфитерии Идеаль» все уже знают Поле́: «Идеаль» – одна из кондитерских времен начала века, отделанная темным дубом, мраморные столики и витражи на потолке. Таких осталось всего несколько: «Тортони», «Эль-Агила». Старые, еще двадцатых годов, машинописные листочки и чугунные кассовые аппараты всегда окутаны облачком ностальгии, как что-то из детства, которого не было. В танцевальном зале наверху шесть дней в году дают уроки танго. Таким способом Поле́ зарабатывает несколько песо. По голодным лицам многих мужчин Уотербери чувствует, что у нее много поклонников. Одинокие старые вдовцы с седыми головами и в потертых пиджаках, стеснительные муниципальные служащие, у которых две левые ноги. Уотербери чувствует себя неловко, видя их страждущие взгляды, но отбрасывает это чувство ради излучающей страсть женщины у него в объятиях. Он держит руку на ее спине, чувствуя, как под хлопчатобумажной тканью вибрируют ее мышцы, и вспоминает ее зажатой между двумя мужчинами, готовой сделать все, что угодно, и совершенно доступной. И еще: что может быть общего у той картинки и этой женщины перед ним? Он путает движение, и она отталкивает его назад: «Хватит топтать мне пальцы!» Она замечает испуганный взгляд на лице Уотербери, сердитые взгляды коллег-учителей и соскальзывает обратно в его объятия, ее груди и живот упираются в него. Она кладет руку ему на плечо, другую на талию и ждет, почти без надежды, когда он прижмет ее к себе: «Я никудышная учительница… Знаю. Попробуем еще раз».
Он приглашает ее перекусить внизу. Еще только семь вечера – слишком рано для настоящего ужина. Поле́ заказывает кампари с содой, Уотербери –
Уотербери пытается возразить: «Почему вы решили, будто я отчаялся?»
«Ваша семья дома. Вы остановились в дешевом отеле. Ваши книги не переиздают – я проверила по интернету».
«Может быть, у вас есть деньги из других источников, – продолжает она, – но я не верю. Нет, я вижу, что вы настоящий, во плоти и крови миф о потерявшем надежду художнике. О чем в Буэнос-Айресе ваша книга?»
Уотербери не доверяет ей ни на грош, его раздражают ее неприятные манеры и быстрые меткие заключения. С такой женщиной нужно быть осторожным, ничего определенного в ответ: «Что-то вроде триллера».
«Ну да, конечно. Триллер о чем? Кто действующие лица? Какая фабула, сюжет?»
«Я пока еще думаю. Вот почему я здесь».
Француженка позволяет себе легкий кивок: «А какая тема? Опять про воображение и мир чувств, как ваша последняя книга? Какой-нибудь важный моральный вопрос?»
Теперь вызванное женщиной раздражение сменяется раздражением по поводу книги. «В этой книге не будет вопросов! Это будет пустой глупый триллер, и от него не будет требоваться ничего, кроме денег! На этот раз я убиваю всех, а когда дым рассеется, буду восседать на горе серебра! И точка! Теперь я провайдер контента, я заполняю полки для медиакорпораций».
Поле́ не отступает: «Значит, вы говорите мне, что ваша первая книга разошлась не очень хорошо, а ваша последняя книга провалилась и в этом виноваты читатели, потому что хотят только легкого чтива, дешевок с насилием, любовью и сексом. И это озлобило вас, да? Так как вы думали, что заслуживаете большего. – Танцовщица беспощадно продолжала, Уотербери молчал. – А возможно, вы не заслуживали лучшего? Возможно, вас одолевает мысль, что ваши книги вовсе не были такими уж хорошими! Что они были посредственными как литература и посредственными как средство развлечения?»
Оскорбления выбили писателя из колеи. «Неужели вы думаете, что я каждый божий день не ломаю над этим голову?»
«Что же, возможно, так оно и есть. Они не были превосходными, чтобы считаться литературным явлением, и не были настолько пустыми, чтобы стать дешевым развлечением. И в то время как наш мир может награждать великих и освобождать по-настоящему ничтожных от их иллюзий, то просто нормальных дураков, способных стремиться к лучшему, он преследует и таскает по грязи за их собственные мечтания. И вы устали от попыток создать что-нибудь великое и в конце концов… – Она моргнула и договорила: – … Согласились на любую бессмысленную порнографию, чтобы заплатить за квартиру. Я хорошо знаю эти вещи, Роберт, потому что я святая-покровительница отчаявшихся, покровительница видений, высасывающих вашу жизнь».
Француженка кладет локти на стол, упирается подбородком на ладонь и пристально смотрит на него через восемнадцать дюймов разделяющего их мрамора. Последние слова француженки никак не раскрывают, какие эмоции скрываются за ними: «Я буду вашей музой».
И с помощью Поле́ Уотербери начинает обзаводиться друзьями совсем в других кругах. Это богема, люди лет на десять-двадцать моложе его. Жонглеры и мимы, обходящие с жестяной банкой публику в Палермо-парке, угрюмые музыканты с кольцами в ушах, носах, щеках, кинорежиссеры с богатыми родителями, актрисы, интеллектуалы, сердитые художники, озлобленные писатели с неопубликованными книгами. Они встречаются в Синем баре, ходят по спектаклям в подвалах или жилых квартирах, пьют плохое вино, нюхают
В этой стае ворон Уотербери сидит и слушает, заполняет дневники дымом и пустопорожними драмами, пьет эспрессо и берет табак в кафе по соседству. Теперь Уотербери, который никогда не
