Семнадцать каменных ангелов

– Хватит, Ромео, что за представление о нашей конторе ты создаешь.

Фабиан вздохнул и сказал Афине:

– Комиссар Фортунато – человек строгих моральных правил. Когда Фортунато поступил на службу, все было правильно. Долг превыше всего. А теперь, боюсь, мы чуточку распустились.

У Афины истощилось терпение.

– Фабиан, я здесь по поводу убийства, меня не устраивает это… эта лирика, мне нужно что-нибудь поконкретнее.

Фабиан неловко заерзал на стуле:

– Записи телефонных разговоров, querida.[77] Я потом покажу вам в деталях все телефонные звонки, сделанные в особняк Кастексов из отеля «Сан-Антонио». Мы их на время сохранили…

Она наклонилась к столу и с плохо скрываемым раздражением оборвала его:

– Мы? – Она бросила взгляд на комиссара. – Вы говорите, что это обнаружилось во время следствия. И никто мне ничего не сказал.

– Пожалуйста, не вините комиссара Фортунато. Мы считали, что лучше создать впечатление, будто его расследование заходит в тупик, и таким образом получали возможность глубже разобраться в том, что произошло. И проявленная комиссаром энергия заставила нас шевелиться быстрее, чем мы рассчитывали.

– Кто такие мы? Это кто, вы и комиссар? Вы и ваш двоюродный брат? Вы и какой-нибудь воображаемый голливудский продюсер?

– Я могу сказать вам только, что велось параллельное расследование и его вело другое подразделение сил безопасности. Некто, масштаба Пелегрини, вызывает интерес в самых высоких кругах. К сожалению, я не имею права раскрывать больше, чем я сказал.

У Афины гневно сверкали глаза, и Фортунато постарался не смотреть на нее, чтобы скрыть собственную растерянность. Он почувствовал, как в висках застучала кровь, когда он услышал последние слова Фабиана. Если разведывательные службы расследуют связь между Пелегрини и Bonaerense, то у Бианко руки коротки защитить кого-нибудь. В этом случае возникает вопрос, кого поддерживает разведка, Пелегрини или его врагов. С другой стороны, не исключено, что Фабиан работает на федералов, и в этой ситуации у Бианко хватит влияния, чтобы Богусо остался убийцей, если все будет тихо. Он подумал о фразе, брошенной Фабианом: «Сидите тихо, комисо, и ураган промчится мимо». Да, amigo, как промчался над Уотербери.

Афина откинулась на спинку стула и неподвижно уставилась в противоположную стену. В конце концов она, по-видимому, справилась с охватившим ее гневом.

– Продолжайте! – повелительным тоном проговорила она.

Инспектор пожал плечами и поднял брови на комиссара, как будто говоря: таковы женщины, верно?

Итак, сеньор Уотербери начинает регулярно посещать особняк Кастексов, всякий раз надевая свой прекрасный новый костюм. В дневное время хозяин редко бывает дома. Два писателя встречаются в кабинете на верхнем этаже, и сеньора де Пелегрини излагает ему свой эпос, который, как она решила, послужит возвращению Уотербери к славе.

Это история женщины, очень богатой и образованной, которая выросла во французских пансионах и величественных особняках в Буэнос-Айресе. Женщина счастлива. Она обожает Францию, любит пить анисовый ликер в уличных ресторанчиках, рассуждать о литературе и искусстве с интеллектуалами и артистами, которые прислушивались к ее мнению. Она испытала радостное волнение майского восстания шестьдесят восьмого года в объятиях молодого социалиста. «В этой части, – говорит Тереза, – я думаю, нам нужно вставить несколько сцен, когда эта женщина и социалист занимаются любовью. Это чтобы символизировать царившее в те дни во всем чувство свободы. Я бы представила их на кровати с чугунными шарами и портретом Че Гевары на заднем плане. – У нее теплеет взгляд, и она шевелит ногами. – Женщина сидит на нем, и он ее ласкает».

Уотербери прерывает ее: «Давайте, Тереза, займемся деталями позже…»

Она продолжает: «Но этому роману не было суждено продолжаться долго. Ее отец не одобрял ее поведения и грубо срезал ей содержание. Дабы не служить яблоком раздора в семье, храбрая молодая женщина оставляет любовника его возлюбленным рабочим и возвращается домой в Буэнос-Айрес. Ее расчувствовавшийся папаша сожалеет о своем деспотическом поведении и снимает ей квартиру по соседству с кладбищем Ла-Реколета, где она может из окна лицезреть аляповатых ангелов фамильного склепа».

Это был семидесятый год. Аргентина, как босоногая на горячей сковородке, плясала между гражданскими и военными правительствами.

Мечте аргентинских левых не хватало жизнерадостности их французских товарищей. Подрывные элементы начали грабить и красть людей, и молодая женщина представляла собой привлекательную добычу. И все-таки она связалась с членом Революционной рабочей партии, миловидным молодым инженером из прекрасной семьи, который разрывался между законопослушным миром и своими compañeros[78] из Народной революционной армии. «Если хотите, можете добавить здесь побольше секса, – говорит Тереза. – чтобы показать молодое пламя, этакую метафору политических страстей. – Она улыбается и понижает голос. – Например, они в лифте, и в момент вдохновения она расстегивает молнию на его брюках и вынимает пенис. Он залезает ей под блузку и теплыми ласковыми пальцами гладит ей груди…»

Описывая сцену в лифте, сеньора широко открытыми глазами смотрит в глаза Уотербери, и писатель чувствует, как у него начинает пылать лицо. Тереза Кастекс, конечно, несколько жестковата, но в известной сексуальной привлекательности ей не откажешь, и они практически одни в громадном доме со всеми его закрытыми дверями и просторными тихими залами. В голове Уотербери крутятся мысли о массе открывающихся возможностей, а ручка в руке кладет строчку за строчкой в его записной книжке. Сцена в лифте заканчивается взрывом обоюдного удовольствия, и Тереза Кастекс на мгновение погружается в состояние ностальгического блаженства. Затем она дотрагивается до руки Уотербери и говорит: «Надеюсь, я не шокировала вас, Роберт. Ведь мы же оба взрослые люди, нет?»

Ладно. В один прекрасный день юноша перестал приходить, и женщина так и не узнала почему. Возможно, он перешел на нелегальное положение или должен был бежать из страны. Он не отвечал на телефонные звонки и нигде не появлялся. Женщина очень грустила. Позже, когда стали известны все преступления диктатуры, она увидела его имя в списках пропавших. «Это трагическая часть», – поясняет сеньора.

Женщина лила по нему слезы, но на одной веселой вечеринке встретила молодого человека из Кордовы. Он молод, красив, у него пронзительные голубые глаза, уверенный голос, и он с самого начала овладел ее вниманием. «Можете назвать его Марио».

Марио работал в одной американской компании, торговал дорогими компьютерными системами и обладал бесценным для продавца даром нравиться людям. Его слова всегда звучали искренне, и он знал, когда смеяться, а когда помалкивать в тряпочку. Хорошо отдавая себе отчет в том, что завоевать эту очень желанную женщину, можно лишь снискав расположение ее отца, Марио покоряет старика своей харизмой и неизменной учтивостью. Человек с большими задатками, Марио быстро вырос в своей компании. Они полюбили друг друга, и в бальном зале «Альвеат-Палас» была сыграна великолепная свадьба.

Здесь в дверь постучался дон Карло, и Уотербери закрывает свои записи.

«А вот и наши писатели! – приветствует их дон Карло, потом целуется с Уотербери и женой. Грузно опершись на угол стола, он неотразимо улыбается Уотербери своими лучистыми голубыми глазами. – Так о чем же эта работа?»

Уотербери чувствует себя не в своей тарелке, не зная, что известно патрону об их договоренности. «Мы все еще думаем, – отвечает Уотербери. – Но кажется, будет любовная история».

«У! Прекрасно! Сгораю от нетерпения почитать ее!»

Одарив Уотербери пронзительным теплом своего взгляда и голоса, Карло Пелегрини возвращается к своим делам.