Семнадцать каменных ангелов

расследование принимало более солидный характер. Другая карточка, из Bonaerense, заставила его насторожиться. Доминго Фаусто, инспектор. Перед глазами всплыло жестокое жирное лицо, он выбросил его из головы.

– И что ты сказал им?

– Правду. Что североамериканца не было в номере, когда я заступил на смену, и он так и не вернулся. Что я закончил смену без происшествий.

Фортунато одобрительно кивнул, голос у него был теплым и приветливым:

– Bien, muchacho. И никаких других гостей в ту ночь не было?

– Отчего же, были, но я не очень помню. Это же было шесть месяцев назад.

Фортунато кивнул:

– Журнал регистрации, пожалуйста.

Клерк подал ему гроссбух с записанными в нем именами. Большинство были парами, никаких идентификационных номеров или паспортов, как требуется по закону. Автоматически в голове мелькнуло, что можно потрясти хозяина гостиницы за это нарушение, потом внимание снова сосредоточилось на именах. Обыкновенные фамилии, брали номер на несколько часов. Он так и ожидал.

Из телевизора донесся свисток. Судья назначил штрафной «Риверу». Фортунато с раздражением посмотрел на экран:

– Сделай потише, – и подождал, пока клерк послушается. – Вы сдаете здесь номера по часам?

– Некоторые. Девочки приходят с Реконкисты. Но все спокойно. У нас никогда не бывает проблем.

– Ты не помнишь, ничего необычного не было с клиентами в ту ночь?

– Нет.

Полицейский вынул фотографию, которую принес с собой:

– Не помнишь, ты не видел этого человека?

Две ниточки бровей сдвинулись вместе.

– Да, да. Типичный рок-звезда. Он пришел с девочкой около… около половины первого или в час утра. Вскоре после того, как я приехал!

– Как он вел себя?

Клерк пожал плечами:

– Когда сюда приходят вот так, то не для того, чтобы знакомиться с портье. Пришел, зарегистрировался, поднялся наверх с девочкой, через два часа ушел. Видите… – Он указал на время выписки из гостиницы, обозначенное в регистрационной книге, потом вдруг прищурился. – Хотя, знаете, если я правильно помню, женщина ушла первой. Я еще подумал, чего это он делает наверху целый час.

Значит, Фабиан пробыл один в гостинице не меньше часа, в то время как Уотербери совершал свое последнее путешествие. Puta!

– Он ничего не уносил с собой, когда уходил?

– Мне кажется, с ним была спортивная сумка.

Детектив кивнул, потом задал еще несколько вопросов о женщине, выяснив только то, что она не была из постоянных клиенток и что в ней не было ничего особо запоминающегося. Больше ничего клерк не знал. Если люди Пелегрини приходили обыскивать комнату позже, то это было в другую смену.

– Хорошо. Ты молодец, юноша. К счастью, в нашем отделе есть деньги для вознаграждения граждан вроде тебя. – Комиссар отсчитал из пачки десять бумажек по сто песо, наверное две месячные зарплаты клерка. Протянув ему деньги, он придержал их пальцами. – Но я хочу, чтобы ты забыл, что видел меня. В нашем расследовании очень важен элемент неожиданности.

Клерк прижал банкноты ладонью и потянул к себе через стол:

– Не беспокойтесь, дяденька. Вы не существуете.

Фортунато пронзительно взглянул на него:

– Ладно. Я буду знать, сдержал ли ты слово. И если не сдержал, – лицо его потеряло всякое выражение, – я тоже буду знать.

Выйдя из гостиницы, Фортунато медленно пошел по ночной улице. Он подозревал, что дневники были изъяты из комнаты Уотербери, но если Фабиан забирал их в то время, как избивали Уотербери, то он должен был знать о похищении с самого начала! Как? От Доминго? Фортунато охватил гнев вместе со стыдом. Все это замышлялось за его спиной! Точно как полковники и лейтенанты замышляли мятеж в казармах за спиной своих генералов. А он-то, глупый простофиля, изображал из себя начальствующего офицера!

Захотелось сорваться с места и бежать убивать кого-нибудь, но это прошло, осталось только лихорадочно бьющееся сердце и сжатые до боли кулаки. Происшествие на пустыре в Сан-Хусто превратило для него убийство из абстрактного понятия в реальность. Он отбросил идеалистические сомнения и сосредоточил все свои мысли на создавшейся проблеме. Фабиан знал, что он похитил Уотербери и что ему ничего другого не остается, как ждать и надеяться, пока другие готовят западню для Пелегрини.

Хорошо. Ситуация как-то развивалась. Нужно теперь действовать энергичнее, пусть даже запахнет кровью. Он открыл дверь машины и посмотрел на часы. Час ночи. Он позвонил Качо.

Глава двадцать пятая

Как он и ожидал, бывший революционер был слишком осторожен, чтобы встречаться с ним не в публичном месте, – это правило позволяло ему сохранить жизнь, когда за ним охотилась вся страна. Он предложил кафе в середине Рамос-Мехиа, пиццерию, достаточно большую, чтобы в мертвые дневные часы вокруг них наверняка было пустое пространство, но расположенную в достаточно людном месте, где нельзя было бы подстрелить его без дюжины свидетелей. Фортунато, делая предложение, выпил виски, и Качо отказался еще до того, как Фортунато назвал цену.

– Я в эти игры не играю, Фортунато. Я уже говорил тебе. Поищи еще кого-нибудь, чтобы взять Васкеса. Поговори с Доминго.

– Доминго тут ни при чем. Это мое личное дело.

– Еще безумнее. Поищи кого-нибудь другого. – Вор встал.

– Качо, не упрямься. Мне нужно только поговорить с ним. – Он увидел, что тот заколебался. – Даю двадцать тысяч зеленых.

– Двадцать тысяч? Только чтобы поговорить? Да за эти деньги ты можешь его убрать и после этого купить его жене новый автомобиль. Что происходит, Мигель? Что такое знает Васкес, что стоит двадцать тысяч?

Фортунато играл в открытую:

– Может быть, он знает, за что убили Роберта Уотербери.

Качо покачал головой:

– Я уже читал про оперетку с Ондой. Очень мило, сеньор, но благодарю вас. Это не по моей части. Захотите поговорить о краденых телевизорах, милости прошу.

– Может быть, он может сказать нам, кто убил Беренски.

Слова Фортунато остановили Качо, когда он стал подниматься из-за стола, и комиссар понял, что не промахнулся:

– Вы двое – старые товарищи, верно? Беренски работал в пропаганде Народно-революционной армии, это всем известно. Беренски по-своему продолжал борьбу. Вот почему его убили.

– Что может знать об этом мелочь вроде Васкеса?

– Сядь, Качо. Поговорим. Теперь мы с тобой старые друзья. Я знаю твои преступления, ты мое. Нам нечего скрывать. Но той ночью, с гринго, все было не так, как представляется. – Качо сел и закурил сигарету. Фортунато оглянулся и продолжил, понизив голос: – Я выпустил последнюю пулю. Это правда. Но первыми в него выстрелили Доминго и Васкес. Я выстрелил уже после них. Я сделал это потому… – Он запнулся, вспомнив агонию Уотербери, взгляд, которым он посмотрел на него перед тем, как началось