Семнадцать каменных ангелов

успел взять их на прицел, разбежались в разные стороны. Сантамарина забегал ему за спину, Доминго дернулся в сторону, под защиту стены из рифленых листов железа.

Фортунато развернулся к двери: нужно во что бы то ни стало успеть выстрелить в Доминго, пока тот остается открытым. У Фортунато пока еще есть преимущество. Они не могли ничего увидеть в темной внутренности старой сторожки, и откуда им знать, что внутри именно он, – это мог быть и любой другой полицейский. Прежде чем открыть огонь, им нужно было рассмотреть, кто там. Вытянув левую руку вперед, чтобы не наткнуться на что-нибудь невидимое в темноте, он сделал шаг и тут же за что-то зацепился ногой. Он попытался переставить вторую ногу, но и ее прихватил кусок валявшейся на полу железки. Он медленно повалился на пол, и в голове мелькнула тошнотворная мысль, что же он за неудачник. Даже застрелят его в железной будке, провонявшей дерьмом. Он упал очень неловко, на живот, распоров руку, голова и плечи выпали наружу, на чистый воздух. В поле его зрения попала пара обшлагов брюк, и потом в голове вспыхнул и отдался болью в затылке мягкий белый свет.

Фортунато вспомнил время, когда ребенком он купался в океане. Волна сбила его с ног и кувыркала в полосе прибоя. Как странно, что сейчас это повторяется снова. Он почувствовал, как его подняли и, перевернув, потащили через пенящийся белый шум. Тупая холодная боль тянула за запястья. Откуда-то с далекого конца тихого залива доносились размытые фразы:

– В этой свинье кило сто, не меньше! Хуже журналиста!

Слова отдаются в его голове, как удары переменного тока. Подхватившая его волна отступила, оставив лежащим на спине на твердой ровной поверхности. Он не открывал глаз, с сонным удовлетворением прислушиваясь к миру вокруг.

Незнакомый голос:

– Держите веревку.

Летаргия медленно идет на убыль. Доминго, Сантамарина. Будка сторожа. Веревка.

– Как он?

Его веки превратились в оранжевый занавес, когда по лицу прошелся луч электрического фонаря.

– Все еще без сознания, – проговорил Доминго над самой его головой. – Если мы поторопимся, никакой трагедии не будет.

– Может быть, сначала задушить, – предложил незнакомый, третий.

– Нет, – ответил Сантамарина. – Давайте все сделаем чисто. Не хочу никаких проблем с судебными медиками.

– Комиссар Бианко все устроит, – ляпнул Доминго, но никто не среагировал.

Теперь ему становилось все ясно. Они его повесят. Вот почему ему велели почистить дела – он должен выглядеть потерявшим голову проштрафившимся полицейским. Объяснять станет Леон. Его друг Леон! Бедный Фортунато. После смерти жены был сам не свой и так и не пришел в себя. А тут еще разоблачение его роли в убийстве Уотербери… Он не мог этого вынести. Фортунато услышал высоко над головой легкое поскрипывание, потом рядом с ним что-то закачалось – чуть вздрогнул воздух. Через балку перебросили веревку. Доминго стоит на коленях рядом с его головой, наверное вяжет петлю. Что делать? Трое противников, пистолета нет. На руках наручники, надеты спереди, как на Уотербери.

Вспышка страха, стремительный вброс адреналина. Он не хочет быть повешенным! Умереть побежденным, с петлей на шее, на глазах у Доминго и Сантамарины, которые будут покуривать сигареты и издеваться над ним в ожидании, пока он окончательно не испустит дух. Ну и boludo же этот Фортунато! Ничего не умел, не хватило даже духу как следует прикончить кого надо, чтобы потом не обделаться.

– Что он сказал в предсмертной записке? – громко спросил Доминго.

– Он признается в убийстве, puta, – ответил Сантамарина. – Что Уотербери пытался шантажировать дона Карло и что, когда дон Карло обратился в полицию с просьбой расследовать это дело, он убил гринго, надеясь на вознаграждение. Еще он пишет о Беренски. Потом мы привяжем его к Беренски, и все уляжется.

– Ты упомянул о его жене? Она всегда думала, что выше всей полиции, фифа такая.

– Дорогая усопшая супруга. Конечно, теперь они могут век не расставаться.

Доминго сотрясался от смеха всего в полуметре над его головой, потом Фортунато почувствовал, как его голову приподнимают и на шею натягивают петлю.

– Посвети-ка мне сюда, – сказал Доминго, и неяркая стена света перед его глазами из коричневатой снова стала оранжевой. Он чувствовал, как Доминго затягивает петлю. – Передай привет своей сучке- жене.

Фортунато изо всех сил старался контролировать дыхание. В какие-то секунды будет уже непоправимо поздно, но адреналин разносился по венам, и он чувствовал острое, подогреваемое страстной ненавистью биение жизни. Он ненавидел Доминго. Он ненавидел высокомерного Сантамарину и подставившего его под все это Бианко.

Умереть от руки Доминго, быть приконченным, как та собака три недели тому назад. С каким же удовольствием смотрел тогда Доминго: «Я же оказал ему услугу». Эта сценка мелькнула перед его глазами: мертвое животное и плачущий мальчишка, довольная рожа Доминго, когда он встал на колено, чтобы засунуть свой двадцать пятый калибр в кобуру на щиколотке. Он всегда так гордился этим маленьким пистолетом. Не расставался с кобурой на щиколотке, потому что он – Человек Действия, Злодей, издевающийся на экране телевизора над своей жертвой, прежде чем убить ее. Доминго и его кобура на щиколотке…

Мозг Фортунато вдруг перестроился, он подавил в себе полыхающий гнев и снова сделался холодным и трезвым. Кобура у того на левой щиколотке. Щиколотка всего в десятке сантиметров от его головы. Доминго понадобятся обе руки, чтобы наладить петлю. Снят ли пистолет с предохранителя? В стволе ли патрон? По крайней мере, он может всадить пулю в Доминго и заставить их убить его. Нет. Лучше подождать. Может быть, они только проверяют его или вдруг придет помощь… Чепуха. Где-то в уголке сознания глумливый голос Фортунато подсказывал: «В детективном романе герой всегда берется за пистолет».

– Посвети-ка мне сюда минутку, – сказал Сантамарина, и глаза Фортунато снова стали черными.

Лучшего случая не представится. Можно все в мире рассчитать, но в конце концов все решает момент. Туфля Доминго мягко вдавливалась в грязный пол. Фортунато медленно набрал воздух в легкие. Если он должен совершить самоубийство, то по крайней мере на своих собственных условиях.

Он перекатился на бок, вслепую потянувшись скованными руками к щиколотке над его головой. Пальцы нащупали гладкую кожу туфли Доминго, и тогда скованные руки Фортунато, сомкнувшись на щиколотке, словно два стремительно прыгнувших паука, стали быстро нащупывать под штаниной выступающий твердый бугор кобуры.

– Qué…[104] – испугался Доминго.

Фортунато нащупал округлость пистолета. Теперь он перевалился совсем на бок и мог видеть освещенные лучом фонаря согнутые в коленях ноги Доминго и черную промежность его брюк. Инспектор пытался подняться на ноги, но Фортунато крепко вцепился в щиколотку, и инспектор потерял равновесие.

– Двинь ему хорошенько! – закричал Сантамарина.

Теперь он слышал, как матерится Доминго, и чувствовал, как тот пытается оторвать его пальцы от своей ноги. Он вздрогнул от сильного удара в ухо, но пистолет уже был наполовину вытянут из кобуры, достаточно, чтобы снять его с предохранителя и положить палец на спусковой крючок. Пистолет выстрелил в каких-то сантиметрах над его головой, и пуля сквозь кобуру вонзилась в ногу Доминго. Вопль, внезапно навалившаяся на все его тело тяжесть. У него теперь есть пистолет, утыкавшийся снизу в промежность Доминго. Он сжал пальцы, и жаркие газы отдачи обожгли кулак, потом его обдало липким, и крик Доминго перешел в долгий надсадный вой. Ноги Доминго задрыгались у его головы, и Фортунато выстрелил еще раз – дрыганье прекратилось. Теперь он видел, откуда светит фонарь, и услышал, как выстрелил еще один